проходила по западным губерниям России, Крыму и Армении) не порождало пораженческих настроений[150], а таврический губернатор Н.Н. Лавриновский распорядился расклеить на улицах Феодосии, куда съехались наблюдать затмение ученые со всего мира[151], специальное объявление: «Предупреждаю, что затмение есть явление обычное и отнюдь не должно быть истолковано как предзнаменование каких-либо чрезвычайных событий в связи с наступившими военными временами»[152].
Среди других астрономических явлений тех месяцев – обильные метеорные дожди («они пересекали небо во всех направлениях, катились огненным потоком и невольно наводили на мысль о „знамении небесном“»)[153] и комета Делавана, «la comète de la guerre», которую Пяст и Кульбин высматривали в сентябрьском небе Куоккалы[154]. Природа и ее хроникеры словно бы методично воспроизводят список казней египетских: перед войной Кавказ, Бессарабия и Украина жестоко пострадали от ураганов[155] и от небывалого нашествия мышей[156], над Петербургской губернией пронеслись тучи стрекоз[157], в Житомире выпал кровавый дождь[158]. Но, безусловно, главным элементом в мифологии военных предвестий стали горящие леса, и «Обезьяна» Ходасевича – по слову В.В. Вейдле, «лучший памятник тому июлю, началу войны, через пять лет белыми стихами ему воздвигнутый»[159] – недаром начинается и заканчивается ими.
Необычно теплая погода, наблюдавшаяся с первых недель 1914 года (в феврале температура побила сорокалетний рекорд), весной вызвала наводнения, а к лету – тяжелейшую засуху. По всей России устраивались крестьянские молебны о дожде: там, где закоренелый горожанин А.В. Чаянов любуется архаической атмосферой («Нравы и обычаи жителей здешних, уклад их жизни еще не вышли из XVII века. Каждую неделю здесь проходят чудотворные иконы, звон колокольный почти не смолкает, а лесные пожары застлали все какой-то сказочной лазоревой дымкой»[160]), более проницательный Есенин улавливает отчаяние («Заглушила засýха засевки, / Сохнет рожь, и не всходят овсы. / На молебен с хоругвями девки / Потащились в комлях полосы…»). К концу июня лесные и торфяные пожары обратились в национальное бедствие, охватившее огромную территорию от балтийских губерний до Дальнего Востока – впрочем, так же, пусть и в заметно меньших масштабах, обстояло дело и в 1911, и в 1912 годах[161]. 2 июля Горький писал сыну из поселка Мустамяки на Карельском перешейке:
Лето – отвратительное, дикая жара, в двадцати губерниях – лесные пожары. Недавно был лесной пожар в трех верстах от деревни, где я живу, выгорело 5 тысяч десятин, целую неделю стоял густой дым, дышать нечем. А около станции – за 6 верст от дома, где я живу, – и сейчас горит торфяное болото.
В Шлиссельбуржском уезде пожар так разыгрался, что возникло опасение, как бы не взорвались пороховые заводы и пироксилиновый, – случись это – Петербург
Стандартный набор материалов о затмении в газетах августа 1914 года состоит из трех элементов: справки астронома, разъясняющей механизм явления; набора анекдотов о влиянии затмений на исторические события, с непременными Никием, Александром Македонским и Колумбом; и, наконец, фельетона о том, что истинное затмение совершилось в умах немецкого и австрийского императоров и будет развеяно силой русского оружия, – таким образом, символичным предлагалось считать не исчезновение солнца, а его неминуемое возвращение.
В их числе был, между прочим, Э. Финлей-Фрейндлих, отправившийся в Крым по просьбе Эйнштейна, чтобы астрономическими наблюдениями проверить общую теорию относительности; выполнить задачу он не сумел, так как после начала войны был интернирован (
«Приехал оттуда инженер и говорит, что творится нечто небывалое – „стихии обезумели“. И при этом – полагают неизбежной чуму» (
«Очевидно, вихрь подхватил где-нибудь красный песок. Перед моим домом повалило огромный тополь. Народ усмотрел в этом знамение надвигающегося бедствия. Тяжелое впечатление оставило это явление природы…» (Путь моей жизни: Воспоминания Митрополита Евлогия (Георгиевского), изложенные по его рассказам Т.П. Манухиной. М., 1994. С. 228). Местная газета, впрочем, сообщает о дожде огненном: «Искры падали наподобие дождевых капель. ‹…› Проходившие в это время по улице рассказывали, что видели, ‹как› нечто вроде огненного шара, из которого и сыпались искры, ударившись о дерево, находившееся во дворе архиерейского дома, возле ворот, распилило дерево пополам» (Жизнь Волыни. 1914. № 176. 12 июля).
Письмо Н.П. Макарову из Углича от 7 июля 1914 года:
Ср. трезво-ироничную оценку опытного государственного чиновника: «По заведенному в последние годы порядку в Тверской, Новгородской и Петербургской губерниях горели торфяные болота, и воздух на многие версты кругом был пропитан едким дымом» (
