была полной противоположностью фонтанирующей идеями и танково напористой Розе Яковлевне. Жили они с мужем тихо-мирно, взрослые дети уже давно отделились от родителей и отгнездились в свою молодую самостоятельную жизнь. Не знаю, скучала ли Сашенька вечерами рядом со своим молчаливым серьезным мужем. Но мне она всегда казалось какой-то потерянной, что ли. Какой-то сиротинушкой. Возрастом они с Розой Яковлевной сходились, но вот по мироощущению – небо и земля. Роза Яковлевна не любила сереньких, а соседка ей казалась именно такой. Сашенька работала ветеринаром, безумно любила животных и вечно подбирала всех выброшенных, покинутых, выгнанных, потом лечила за свой счет, давала объявления на сайтах, пристраивала в добрые руки, а потом еще и патронажничала. И внешность у нее была под стать ее характеру. Невысокая, худенькая, белокурая, она была красива какой-то неслышной красотой, которая словно лилась изнутри и распространяла свою благодать и добро на других. Только эти другие, не замечали того, я думаю. Глаза, почти всегда грустные, но открытые навстречу каждому, таящие другое зрение, которое нам неведомо. Наверно, это отпечаток профессии. Ведь Сашенька каждый день видела боль, о которой ее пациенты не могли рассказать, и только в их глазах она могла это прочесть. Видимо, все это и отражалось в ней, как в зеркале.
В общем, однажды Боб заболел. То ли сожрал чего-то на прогулке, то ли вирус какой подцепил, но вечером его полоскало за три метра против ветра, а когда уже нечем стало полоскать, Боб слег, и глаза его тоскливо полуприкрылись. Он дрожал всем телом, безвольно опустив обрубок хвоста и приподняв верхнюю губу. Роза Яковлевна была в отчаянии. Особенно ее пугал оскал, обнаживший крупные, цвета слоновой кости клыки. Она ворвалась ко мне и, схватив за руку, потащила к себе в квартиру. Бобу было очень плохо. Это понимала даже я. Скорых для собак еще не придумали, тащить такую договую тушу в ветеринарку мы не могли. Хотя, конечно, можно было положить его на простыню и как-то спустить вниз, вызвать такси, но Роза Яковлевна была уже совсем без сил, даже привычный водопад практически испарился. Она сидела на полу, положив голову Боба на толстое колено, и, наверно, уже с ним прощалась, роняя на гладкую шерсть крупные, нечастые слезы. И тут меня осенило. Сашенька!
– Таки, деточка, ну бегите же уже за ней, ну зачем вы мне делаете нервы! Миленькая, скажите, мой Бобик захотел увидеть дедушку, а я не могу этого допустить. Ну бегите же!
Сашенька примчалась, волоча капельницу и свой дежурный чемоданчик. Всю ночь мы втроем сидели возле умирающей псины, которая сплотила нас, наверно, навеки. Ну, во всяком случае, пока мы соседи. То, перекидываясь пустыми словами, то дремотно замолкая, мы встретили рассвет нового дня вместе. И Боб тоже встретил, о чем известил нас жалобным поскуливанием. Я не буду рассказывать, какими словами Роза Яковлевна буквально освящала Сашеньку, просто не смогу повторить этот словесный поток. Но с тех пор Сашенька и Роза Яковлевна
