реальной стоящей передо мной богине?
– Что ты собираешься делать с ребенком? – деловито интересуется она, в который уже раз перескочив на новую тему. – Будешь претендовать на божественный престол или создавать собственную религию? Если ты до сих пор не растрезвонила всему миру о непорочном зачатии, надо полагать, и в дальнейшем будешь молчать? – Мотаю головой – ни создавать религию, ни осчастливливать научный мир собой я не собираюсь. Прятаться от ополчения христианских святых и журналистов, не говоря уж об учёных, которые просто с ума сойдут от счастья, узнав про нас с малышом, мне сейчас не хотелось. – В таком случае можно будет утрясти это дело с их правозащитниками, – с облегчением улыбнулась Оля-Леля. – А у тебя есть что-нибудь вкусное в доме? – вдруг жалобно спросила она.
От такой резкой смены темы (это у них фамильное, точно) вздрагиваю.
– Кажется, было что-то в холодильнике. А что ты хочешь? – озадачилась я.
– Она хочет, чтобы ее взяли за длинный любопытный нос и оторвали его! – сердитый голос за моей спиной мог принадлежать только одному типу… – Какими судьбами, сестренка? – с наигранным весельем осведомился он.
– Лель! – гостья скорчила гримасу, хлопая коровьими ресницами и успокаивающе оглаживая сокола. – С родственницей вот новой знакомлюсь, – радостно добавила она. На появление брата Леля явно не рассчитывала. – Грех такую девицу-красу от своих прятать.
Оборачиваюсь, поудобнее перехватывая кота. Кот держится из последних сил – впечатлений сегодня ему хватит на всю жизнь.
Обычно аккуратный, подтянутый, сейчас Лель был небрит и как-то взъерошен. Ни следа от былой небрежной элегантности: белая рубашка расстегнута на три пуговицы, края ее торчат из серых джинсов, заправленных в мягкие красные сафьяновые сапоги, изукрашенные (нагибаюсь посмотреть) растительным узором. На голове заломленная набок сизая шапка с пером в центре, словно позаимствованная со сказочной картинки у Ивана-царевича. В руках лук в расшитом футляре.
– Я уже миллион лет Лель, а ты все такая же глязопялая сорока! Кто тебя просил сюда приходить? – он был очень зол, и еще, кажется, немного смущен. – Да еще и его сюда тащить! – Лель ткнул пальцем в сокола.
– Никого я не тащила, – Оля-Леля встряхнула волосами. – А если ты, баламошка королобый, не понимаешь, что тебе желают добра…
– Яа? – вспыхнул бог. – Ты со своим как лучше вечно заваришь кашу, расхлебывать которую потом должны другие. Когда ты уже поймешь, что надо помогать, когда просят, а не ставить телегу впереди лошади! Это моя жизнь и никого не касается…
– Досталось же божедурье в братцы родные. Этот ребенок касается всех!
Брат с сестрой застыли друг напротив друга, словно кошка с собакой, готовые сцепиться. Подумаешь, секреты-конфликты у них. Другого места не нашлось для их выяснения, конечно, кроме моего дома.
– Брейк! –
