что уже чужая?
– А вы думаете, еще наша?
Гришин ничего не ответил. Кислевский, сев обратно на диван, снова налил себе невкусный кофе из термоса и отхлебнул.
– Так вы мне поможете?
– Склад проверить?
– Нет, склад вы мне только покажите где, я сам. Я про книгу.
– А что ты от меня хочешь, Данила? Рецензию?
Кислевский, услышав с детства нелюбимую форму своего имени, раздраженно вздохнул.
– Вам же писали. Я хочу, чтобы вы дали мне историй каких-нибудь, ярких. Про то, как все было. Мне сказали, вы лучше всех знаете…
– Тебе так сказали, чтобы ты к серьезным людям с вопросами своими не лез. Отфутболили тебя сюда, и все. Нашел, блин, знатока.
Кислевский не мог понять – набивает ли Гришин себе цену перед беседой, или просто совершенно не хочет тратить свое время на постороннего человека. Ему начинало казаться, что у начальника общественной приемной, полезность и востребованность которой вызывали сомнения у всех, с кем он говорил до этого, включился «синдром вахтера», при котором даже самый маленький винтик любого аппарата начинает ощущать свою невероятную важность, стоит лишь к нему обратиться.
– Ну даже пусть отфутболили. У вас куча должна быть разных данных, каких-то… ситуаций. Вы же этим занимались, и когда все началось, и потом.
– Я и сейчас… – начал было Гришин, но Кислевский перебил его:
– Вот и я о чем. Помогите написать, чтобы люди знали. И про тех, кто в Железке теперь, и про тех, кто в городе остался жить, в убежищах. Я, например, точно знаю, что вы собирали данные про КАТЭК, про Башню, про то, что с ними случилось. Говорят, вы прямо списки составляли, анализ, пока вас сюда не посадили.
Кислевский говорил с раздражением и сбивчиво, однако тон его и внезапно оттаявшая наглость Гришину, кажется, понравились.
– Кто говорит?
– Много кто, – буркнул гость. Гришин вздохнул.
– Выпить хочешь? Водка есть, хорошая.
– Поможете или нет? – спросил Кислевский, встав и шагнув к столу. И без пуховика ему стало совсем жарко. Гришин медленно расплылся в улыбке.
– Выйди в коридор, зайди в соседнюю комнату, к егерю, попроси у него стул, если он не ушел еще.
– Я кого-то встретил, когда к вам поднимался. Он к патрульным сел.
– Ну, значит ушел. Иди, возьми стул. Только ватман не оборви, я задолбался его клеить уже.
Немного растерянный Кислевский вышел из зала некогда жилой квартиры, превращенной в своеобразный офис никому не нужных служб, и на всякий случай постучался в соседнюю комнату. Гришин же покачал головой и опять усмехнулся. Затем, не без труда наклонившись, он поднял и поставил на стол бутылку дорогой финской водки с оборванной этикеткой, две рюмки из сувенирного охотничьего набора, а потом громко, протяжно закашлялся.
Башня
Весна.
Михаил сидел за столом и с монотонным стуком
