через колесо на откинутый борт грузовика, перекидала все пачки на дно фуры.
Выпрыгнув затем во двор, подхватила пустую тележку и поехала опять в цех.
Когда пришли шофер и автокарщик, фура была загружена под завязку. Оба мужика отпали в экстазе.
Тут выглянула из окна сама начальница и ласковым, но громким, перекрывающим весь двор голосом дикторши центрального телевидения, произнесла: «Водитель транспортного средства номер пять ноль пять, прицеп один – два-девять! Просим срочно освободить погрузочную площадку!» И скрылась за оконной рамой.
Поцелуй меня, Иуда!
Ч. 5 Не любишь – ну и дура
Часть пятая. Не любишь – ну и дура.
Клаву никто не любил, с самого детства.
Ее очень некрасивая мать была с незапамятных времен первых пятилеток шоферкой на легковушке – «скорой» при знаменитейшем Московском Институте имени товарища Склифосовского. Образования мать Клавы имела 7 классов, машину освоила легко, была боевая и в то же время почти непьющая, что очень важно в службе скорой помощи, по крайней мере, в московской, где напрочь спиваются через несколько лет работы не только водители, но и медперсонал.
Такая уж специфика у этой службы. Многомиллионный город. Каждый день потоком смерть, кровь, дерьмо и рвотная масса, стоны и конвульсии. От вида и запаха реального человеческого нутра выворачивает с непривычки душу наизнанку.
А работать надо.
И как тут не выпить, – да никак. Вот и приходится.
И не нам судить, скороспасенным.
Комнатку даже отдельную мама-шофер заслужила от работы, неподалеку от Института, в Грохольском переулке, и после общежития крохотная шестиметровка эта при кухне коммунальной просто раем показалась.
Клавкина мать была не робкого десятка, ей по кайфу было выруливать на бешеной скорости поперек центральных улиц и мчаться, давя на газ до упора, по почти пустой тогда Москве, под завывание своей собственной сирены, «как на пожар». Жаль, что в пожарники баб не брали. Но разудалой шоферке очень нравилась ее белая мощная «Волжанка» с яркими красными крестами, в желтом своем варианте «с шашечками» как-то утерявшая смелую независимость, за что была у таксистов прозвана «сараем».
К тому же, мамаша Клавы умела быстро «корешиться» по-свойски с любой выездной бригадой, была небрезглива и спокойна до полнейшего равнодушия и пользовалась очень большой популярностью в санитарно-фельдшерской мужской среде.
«Давала каждому безотказно! А что жалеть-то? Не мыло – не измылюсь!» – гордо сообщала она своей «кобылистой» и такой же, как сама, некрасивой юной дочери.
Прижила она Клавку аж в тридцать шесть лет – и до этого ни разу не была беременной, а также и после рождения дочери, хотя ни в чем никогда себе «не отказывала».
«Вот
