встаю, хватаюсь за края доски, смотрю себе под ноги, а не вперед. Я размышляла: что же он обо мне думает? Может быть, что я плохо говорю на английском и просто не понимаю его? Или что упрямствую и не желаю сделать того, что он просит? Но я старалась изо всех сил. Только вот все происходило так быстро, что я не успевала проконтролировать все – и руки, и ноги, и глаза, поэтому падала и падала. Однажды он сказал мне, что у меня не выходит, потому что я не верю в себя, заранее представляю, как упаду. Я запротестовала: он же не может заглянуть мне в голову. Но он сказал, что не проехав и метра, я уже держу пальцы на носу, зажимая его, собираясь упасть в воду, а надо собираться ехать. В следующий раз, пытаясь встать, я заметила, как первым делом поднесла руку к лицу. Гуштаву был прав.
Мне удалось проскользить несколько метров и только потом упасть. К тому моменту, когда появились первые маленькие успехи, у меня уже болело все тело. Руки не хотели разгибаться, и каждый раз мне хотелось кричать, когда я отрывала грудь от доски, пытаясь подняться. Голова кружилась из-за кувырканий в воде после падений. Несколько раз, выныривая, я ударялась о свою же доску то лбом, то макушкой, хотя прикрывала голову рукой, как учили. Это, а также полные водой голова и живот, холод воды – все отошло на второй план после боли в мышцах и суставах. Тело будто заржавело и потяжелело раз в сто. Поэтому, когда тренировка кончилась, захотелось плакать и жалеть себя, что ситуация ухудшается. Ничего еще не сделала, а уже все болит. Это ведь может стать преградой в дальнейшей борьбе. Внутри была злость, но на кого? На океан? Это же глупо. Океан ни под кого не подстраивается. Просто я оказалась слишком слаба. Тогда вся моя злость обращалась на саму себя, и мне казалось, что Гуштаву испытывает ко мне то же самое. Но я понимала, что у него тысяча учеников и он вообще обо мне не думает. Если бы он чувствовал что-то к каждому, то ему пришлось бы лечить нервы. Но он каждый день старался выглядеть веселым, легковесным и доброжелательным.
У Андрея дела шли лучше. Об этом свидетельствовало его приподнятое настроение. Он разглядывал девчонок в купальниках, шутил и смеялся. Я попросила его оставить меня в покое, потому что была жутко подавленной и мне надо было справиться с этим в одиночестве.
Мне снова хотелось как-то реабилитироваться – если не выходит в серфинге, то преуспеть хотя бы в чем-то другом. Поэтому я снова, как безумная, стирала чужие футболки. Мне надо было заслужить у самой себя прощение.
В перерыве до следующего урока мы ползали по апартаментам, как паралитики. Больно было даже глубоко дышать. Ребра раздвигались, причиняя нестерпимую боль. Кое-как пожарили полуфабрикаты, поели и упали на кровать. До начала урока так и лежали, не шевелясь.
Тренеры решили отвезти нас на другой спот. Даже по прошествии года я слабо разбиралась в условиях для катания на волнах. Но профи одним взглядом на океан могли оценить
