девушки, растопырившую свои глаза-рожки от удовольствия в разные стороны.
– Она же скользкая, – Апрель зевнул, снова тяжело вздохнув: – Тебе, наверное, неприятно…
– Нет, – Берта убрала его руку, потянувшуюся за улиткой: – Не трогай. Ей хорошо, я чувствую. Это так странно – ощущать и понимать другое существо…
– Ты уйдешь, – он тоже перевел взгляд на озеро: – Уйдешь и больше не сможешь ощущать, как хорошо им, существам озер и морей, живым частичкам тебя самой. Красота твоя погаснет, волосы потемнеют…
– Это не моя красота, – покачала головой девушка: – Я никогда такой не была.
– Это твой дом, – возразил Апрель: – Зачем? Зачем тебе человек, которого ты не знаешь?
– Зачем ты меня отговариваешь?
Апрель опустил голову. Из-за открытой двери послышалась музыка. Звонкие клавиши фортепиано рождали необыкновенную, свежую, чувственную мелодию. Она была витиевата, ярка, она сковывала, связывала время, пространство и ломалась, засыхая и рассыпаясь в труху. Она вырастала, возрождалась вновь из собственных семян, пускала корни в вещи, в Мир, питалась его дождями и расцветала его жизнью, его Солнцем, его рассветом. Проливалась со своих лепестков его леденящей утренней росой. Мелодия обвивалась вокруг Берты, втискивалась в ее разум и укоренялась даже там, где сама Берта не могла найти жизненных сил. В каждом темном уголке, в каждом мертвом воспоминании.
Когда музыка поползла по ее рукам, сплетая пальцы в узелки, Берта повернула голову к Апрель и спросила его:
– Что это?
Но он не оторвал взгляда от Зеленого Моря вдали. С удивлением поняв, что мелодия не производит на него такого действия, как на нее, Берта увидела, как его губы ответили:
– Это плющ. Он, наверное, уже зацвёл. Скоро рассвет.
– Мне пора.
Он остался сидеть на земле под окном.
Когда Берта обернулась, она увидела в дверном проеме, как распускающийся белыми граммофонами-цветами плющ играет на фортепиано.
Дорога ее вела среди цветущих холмов, и девушка каждой клеткой своего тела чувствовала, как сгущаются облака в небе во время рассвета, она слышала голоса Морских Фей с берега, их зов, видела манящие жесты и открытые объятия. В ее сердце родилось желание броситься в воду, легко выпорхнуть из нее, слушать снова и снова живую мелодию фортепиано, мелодию самой природы. Живое воплощение сказки. Чувствовать бархатное касание улиток на плечах, запах водорослей на озере, потоки ветра, холодящего белую полупрозрачную кожу.
Но, по мере того, как она уходила все дальше и дальше, желание это ослабевало. Оно умирало медленно, вытесняемое образом Берти, всплывающим в памяти. Под блузку она положила письмо, которое дала ей Вирджиния, простая льняная юбка скрывала ее ноги до колен. Девушка шагала по тонкой тропе среди высоких трав и раскрывшихся под первыми лучами солнца цветов. В плетеные босоножки ее набивались
