ноги, она, не глядя уже ни на старуху, ни на Апрель, подошла к серебряной амальгаме, разлитой по стеклу. То, что она увидела в зеркале, ошарашило ее.
Её и без того светлые волосы стали совсем белыми. И даже не просто белыми, а с едва заметным серебряно-голубым отливом. Большие глаза были окружены чернично-черными ресницами, точно такого же цвета тонкие, нежно изогнутые брови украшали лоб, а бывшие серыми радужные оболочки глаз стали насыщенно-синими. Уши украшал серебристо-голубой витиеватый, как кружево, рисунок. Он же продолжался и за ушами, по всей голове, и немного спускался сзади по шее на плечи. Лицо Берты стало бледным, очень чистым, тонким.
– Не может этого быть, – прошептали ее губы холодно-алого оттенка. Во всем своем существе она замечала и видела сине-серебряные, голубые тона, прозрачность и легкость. Все это она уже видела в иных, других созданиях. Эти иные были персонажами сказок, которые создавал человек в теплом и уютном черном свитере: – Феи, эти несчастные Морские создания… Проклятый Сказочник… – И невольно слезы из ее глаз полились рекой.
Апрель заботливо положил перевязанные ладони на ее плечи:
– Ведь ты не такая как он, ты – Фея, тебе не нужен авантюрист…
– Кто? – Воскликнула Берта.
– Кто?! – Заскрипела старуха, почесывая затылок своими тонкими худощавыми пальцами: – Кто? Этот авантюрист, обманщик, этот Счастливчик, который приходил раньше? Он?
Берта, игнорируя объятия Апреля, рванулась к Вирджинии:
– Он! Берти! Счастливчик Берти, вы знаете, где он?
Вирджиния отвернулась, подошла к чайному столику, погладила парочку хомяков, миловавшихся на нем, и что-то пробубнила себе под нос. Затем, она замолчала, ковыряя кривым указательным пальцем резьбу на светлой древесине.
– Пожалуйста, – тихо произнесла Берта: – Я люблю этого человека, я здесь только ради него. Надеюсь, вы-то понимаете, насколько я Морская Фея.
Старуха пожала плечами:
– Не больше, чем ты сама понимаешь это, моя дорогая. Подожди, – она оглянулась и посмотрела на Берту. И то ли девушке показалось, то ли нет, но и без того морщинистые и обвислые глаза колдуньи сощурились в непонятном Берте выражении: – Я отдам тебе письмо, ты передай ему. – И вышла из комнаты.
Апрель стоял за спиной, и Берта чувствовала, что он не доволен. За окном начинался закат. Улитки стали выползать из-под прибитых к стенам полок, из куч старинного барахла, из раскрывшихся на стенах ночных цветов. На раковине каждой из них располагалась оплавленная небольшая свеча. Улитки сбивались на подоконниках, на столе, на полках шкафа. Парочка вползла на клавиши увитого плющом фортепиано. Огонь их свеч не обжигал вещи, даря лишь свет.
Вирджиния вернулась и протянула Берте коричневый конверт из грубой бумаги с еще теплой сургучной печатью, скрепляющей его:
– Теперь ты точно найдешь его, Фея, – произнесла колдунья: – Счастливчик направлялся на остров Фирра, когда уходил
