хороший урожай будет?
– Должен быть, Григорий Иванович. Если никакое лихо не приключится, и град не побьет, то полные хранилища уложим. На ярмарку повезем. Завтра соберу уже первые ящики белого налива, китайку и грушовку. Можно уже в город будет отправлять.
– Завтра, говоришь?
– Да. Уже созрели.
– Я к вечеру уеду. Ты собери с Николаем и Степаном. Мать пусть возьмет каждого сорта по ящику на кухню. Остальное пусть Николай в лавку везет. Там ждут.
– А Иван Ильич приедет сегодня?
– Не скажу точно. Он в городе еще, по делам Земства.
День быстро катился к закату, в воздухе стояла немыслимая духота. Григорий побывал на конюшне, давая распоряжения вечно сонному Павлу Никанорычу, велел смазать колеса у всех телег:
– Завтра я снова уеду в ночь. На поле буду ночевать, – сказал он конюху. – Пусть Орлик отдыхает. А запряжешь мне Червонца.
– Как скажете, ваше благородие. У Червонца подковку надобно поправить.
– Ну, так поправляй. И если завтра жара снова будет, снова своди всех на реку.
– Хорошо, ваше благородие. Эти ребята любят купаться.
– Вот и купай, пока вёдро стоит. И помой их хорошенечко. Я там привез щетки новые, гребешки и мыло лошадиное. Возьмешь у Степана. А где, кстати, Степан?
– Да, здесь где-то был, – конюх прятал глаза.
– Снова, поди, к бабам в деревню убежал?
– Та нет, он тут, – конюх показал глазами направление, идущее к кухне, и многозначительно подмигнул.
Летом в усадьбе Зотовых обеды готовились на открытой кухне, стоящей отдельно от основного дома. Кухня та располагалась под большим белым навесом. Еще издали Григорий услышал стук ножей и почувствовал аромат жареного лука. На больших сковородах скворчали куски мяса, рядом кухарка, толстая Пелагея, помешивала лук. Две другие работницы варили в медном тазу варенье из малины.
– Пелагея, а ты не видела Степана?
– Видела, батюшка. Недавно пробегал. Чаю попил с малиновыми пенками и дальше. Куда пошел, не знаю.
– Вот каналья! Чем он занят целый день?
– Не скажу, Григорий Иванович. Они ездили куда-то, чего-то возили. Потом куда-то ходил еще. Потом с Танькой нашей все зубоскалили.
– А где Танька твоя?
– Танька! – зычно крикнула Пелагея. – Подь суды.
Но невидимая Танька так и не откликнулась на зов поварихи. Пелагея недоуменно оглядывала кухню.
Зотов движением руки успокоил ее и пошел по направлению к дальнему сараю. На цыпочках он приблизился к плотно закрытой деревянной двери. Из-за нее доносились шорох, возня и странные звуки – то ли мычание, то ли всхлипывание. Зотов сразу догадался о том, что там происходит. Он помедлил несколько минут, но поняв, что те, кто схоронился в сарае, не желают закругляться, резко рванул дверь. Деревянная щеколда с легкостью отлетела в сторону. Яркий сноп света осветил белую тощую задницу приказчика Степана. Она ритмично двигалась над разверзнутыми и молочными телесами Таньки.
Танька
