что в обездоленном Южном Йемене 1970–1980-х гг., в какой-то степени в Алжире и отчасти в Афганистане) марксистский социализм достаточно быстро потерпел фиаско в мире ислама. Казалось бы, между традициями ислама и реалиями марксистского социализма есть немало общего: жесткость деспотической власти, вседозволенность и всевластие административного аппарата, второстепенность интересов индивида и т. п. Следовательно, правы те специалисты, которые не видят причин, по которым исламу (не только сильной религии, но и образу жизни, заменяющему идеологию и политику, нетерпимому по отношению к любым иным идеям и несовместимому с ними) стоило бы воспринять западный марксизм с его лозунгами и идеями. Ведь ислам со своим принципом социальной справедливости, равенства и перераспределения богатств, ставкой на унифицированность социального поведения, строгим контролем над инакомыслящими, религиозным фанатизмом и репрессивным подходом к «неверным», будучи духовно и институционально близким марксизму и коммунизму, проповедует почти то же самое. Однако ислам по определению лучше, потому что – свой.
Тем не менее Советский Союз упорно «проводил работу» с такими сильными национал-социалистическими режимами, как Ирак, Сирия и исламско-социалистической Ливией. Взаимное притяжение этих деспотических социалистических режимов и СССР обусловливалось противостоянием западному капитализму. Причем лояльность первых прагматично продавалась задорого, а вторые по принципу «лучше поздно, чем никогда» только через 20 лет после исчезновения с карты мира СССР осознали смысл крылатой английской поговорки, что «араба нельзя купить, его можно, только взять в аренду».
Предприимчивые и дружественные СССР арабы, не будучи связанными нелепыми догмами марксизма о частной собственности и капиталистическом рынке, допускали умеренное развитие того и другого, продолжая при этом в традиционном восточном стиле жестко их контролировать[79]. Эта политика в сочетании с нефтедолларами выгодно отличала если и не всегда процветающее, то вполне жизнеспособное хозяйство соответствующих стран. Частнопредпринимательский сектор в странах национал-социализма был достаточно активен и наряду с нефтедолларами отчасти компенсировал экономическую неэффективность государственного сектора. Это позволяло исламско-социалистическим государствам на протяжении определенного периода довольствоваться внутренней устойчивостью и способностью к саморазвитию. Казалось бы, исламский социалистический национализм или вообще социализм диктаторского типа с явно выраженным национальным либо национально-религиозным уклоном проявил себя в качестве оптимального, успешно справляющегося со своими задачами режима в современном арабском мире. Но как выяснилось, не справился.
В политическом аспекте элита упомянутых арабских стран стремилась проводить линию, направленную на позиционировании себя в качестве третьей силы – между капиталистическим и коммунистическим лагерем. С позиций сегодняшних реалий можно констатировать,
На Востоке государство как институт всегда противостояло частному собственнику, видя в чрезмерном его усилении угрозу для своего существования (доходы казны) и для стабильности структуры в целом. Взаимоотношения с собственниками были едва ли не решающими для судеб восточного централизованного государства. Стандарт, по которому все государственное первично, а частное вторично, к тому же опосредовано тем же государством, стал своего рода нормативом и воспроизводился везде, где процесс политогенеза достигал соответствующей ступени эволюции. Был отработан механизм, сводивший богатство собственника к престижу власть имущего или причастного к власти. Таким образом, стремление к постоянному росту дохода, увеличению богатства во что бы то ни стало и любой ценой гасилось в зародыше, а желание уподобиться тому, кто имеет престиж, было постоянно действующим импульсом. Частная собственность превратилась в слугу государства, перестав быть его опасным соперником. Тем самым был внесен едва ли не решающий вклад в основную проблему традиционного Востока – в проблему взаимоотношений государства и общества (см.:
