и пасмурно к тому же. – Он вздохнул. – Ничего, у тебя будет ещё время, увидишь. Пойдём, – он указал в сторону Мандельштама, – там домик хороший есть, заодно и в макдональдс зайдём.
– Трудно поверить, что ты такой тонкий человек.
– Ничего тут тонкого нет. Просто я люблю Воронеж. Люблю его сентябрьскую дымку и запах отцветающего лета. Люблю скупое октябрьское солнце, и ноябрьские темные ночи и туманы люблю. И люблю, когда снега выпадает много, и тишину зимнюю люблю. И новогоднюю суету, когда на улицах тихо, а везде-везде людно. И люблю, что тепло приходит всегда к пятому апреля. И долгую весну люблю, разную, с холодным ветром, с надеждой на новое лето. И тихие летние вечера люблю, когда разъезжаются студенты, и город становится спокойным и умиротворённым, когда можно ездить в маршрутках, и не переживать, что тебе не хватит места. И липы люблю, и платаны, и каштаны. Нет здесь никакой тонкости, Оль. Тут дом. Как же его не любить?
– Вот бы и мне так научиться.
– Конечно, дай только время. Всего-то нужно научиться чувствовать себя в безопасности, а дальше всё само собой устроится.
– Это не мало.
– Я знаю, но не сомневаюсь, что всё получится.
Из коридора донёсся звук хлопнувшей двери. Таня вытянула шею и хмуро поглядела на часы.
– Это последние гости пришли, – вступил Сергей Игнатьевич. – Теперь помещение будет закрыто до глубокой ночи. И ни звука вы оттуда не услышите. Все хорошо законспирировано. Говорю вам, там не бывает случайных людей.
– Но как-то же о них пишут.
– Об этих не пишут. Вас плохо информировали.
– Ладно, – недовольно отозвалась девушка и встала. – Тогда мы пойдём.
– Подожди, Тань, – остановил её Антон, – чем дело-то кончилось?
– Известно чем, – ответила Таня, – они поженились, обвенчались и родили шестерых детей.
– Не совсем так, – Сергей Игнатьевич почесал бровь большим пальцем, на его лице отразилось раздражение. – По-вашему это всё игра, можно в любой момент скрестить руки над головой, и всё, я в домике. Но дело гораздо сложнее. В конечном счёте за всеми этими улыбками, кружевными масками, красными комнатами скрывается гораздо больше отчаяния, чем вы можете себе вообразить. Это у новичков всё горит и чешется, а опытные люди живут от похмелья до похмелья. Эротомания это не про порнушку, это тяжелая зависимость, которая найдёт себе ход, даже если человек будет изолирован от интернета. В конце концов, к шестнадцати годам любой получает достаточно эротических впечатлений, чтобы стать одержимым.
Молодые люди сосредоточенно молчали, только Таня никак не могла успокоиться и постоянно переминалась с ноги на ногу.
– Знаете, о чём говорит безудержное стремление к удовольствию? – продолжил Сергей Игнатьевич. – О том, что у человека не осталось никакого смысла, и он отчаянно пытается сохранить рассудок. Но удовольствие не может восполнить
