повторно вышла замуж, когда девочке было шесть лет. Отчим был человеком одновременно грубым и глупым, как жестяной банный ушат. Он пил и валялся в комнате, и нужно было его обходить. А мать страдала от нервов, заламывала пальцы, суетилась. Она почему-то очень боялась, что новый муж от неё уйдёт, и делала всё, лишь бы ему угодить. Когда он задерживался на очередной пьянке, она не находила себе места, кричала на дочь, металась по квартире с тряпкой для пыли или начищала стоптанную обувь. Девочка постоянно чувствовала, что матери она не нужна. И она выпрашивала материнского внимания, как кошка выпрашивает у хозяина еды.
Потом стало хуже. Когда Оля начала взрослеть, отчим стал проявлять к ней повышенное внимание. Постоянно пытался её приобнять, заходил к ней в комнату по вечерам, отпускал при ней скабрезные шутки про мальчиков. Мать постоянно из-за этого раздражалась, ей казалось, что дочь крутит перед её мужем хвостом. Она постоянно одёргивала Олю, следила за длиной её юбок, пыталась придумывать ей какие-нибудь дела по дому и рано отправляла спать.
В один день отчим с похмелья не пошёл на работу. Мать ушла, Оля вернулась после уроков к обеду. Она задержалась на пороге, развязывая спутавшийся шнурок, как из её комнаты появился отчим. Одежды на нём совсем не было, он что-то пытался сказать и пошёл к ней, но она быстро выскочила за дверь и убежала.
Мать ей не поверила. Она решила, что дочь всё это нафантазировала, чтобы насолить ей. А когда Оля попыталась возразить, та ударила её по лицу. Оля закрыла лицо руками, ожидая, что мать тут же бросится извиняться, как бывало раньше, когда на неё находили приступы гнева, но извинений не последовало. Мать стояла над ней бледная, с нервной гримасой презрения на лице. Потом она заговорила сквозь зубы, что Оля ничего не придумала, а хотела отчима соблазнить, потому что она, неблагодарная дрянь, пытается разрушить жизнь родной матери. С этими словами она вцепилась дочери в волосы, стащила с табуретки и велела убираться вон.
Но это было только начало мытарств. Какое-то время она жила у школьной подруги, пыталась как-то устроиться. Потом жила у студента – Данил не понял, где она его нашла, – который издевался над ней, постоянно грозился выгнать её на мороз, выбрасывал из окна её вещи. А потом она отомстила ему с его лучшим другом. И потом, и дальше, и в том же духе – в её жизни было много людей, которые хотели воспользоваться её сиротством.
И всё так запуталось, что в какой-то момент её стала преследовать мысль: прими она тогда «ухаживания» отчима, жизнь была бы куда проще. И эта мысль провела в душе уродливые параллели между скотской похотью стареющего алкоголика и домом, развратом и любовью матери, которой ей так не хватило, отвратительным липким ощущением нечистоты и ясной легкостью утраченного навсегда детства.
– Поэтому – нет. Ты ничего не сможешь исправить, – закончила она, пытаясь отыскать его взгляд, но он смотрел под ноги.
– Пойдём домой, – ответил он после долгой паузы.
– Мне
