Сюда… Сюда, офицер, – снова говорит она, как будто я не слышу и не вижу, куда нас ноги привели.
Я знаю, что хочет… – чувствую её настроение, готовлюсь на ходу скинуть удушливую форму через голову, выбросить оранжевую «шкуру» со светоотражателями, в который мы – как белые вороны. Не успев забежать за угол, бросаю рюкзак вперёд, вынимаю пистолеты и тащу душную форму наверх. Мне не помогает, ибо у неё у неё своих забот полно. Нужно снять штаны, вывернуться из жилетки, выбросить перчатки и вздохнуть по новой… Я смотрю на девушку и повторяю движения. Она это делает грациозно, а я – неуклюже. Сворачивает в клубок защитную форму, а я – бросаю, как попало, вызволяя ноги…
Всё готово, но она лезет ко мне, чтобы осмотреть свежие раны. Я сижу на заднице, пересчитывая патроны, а девушка уже роется в своих карманах, чтобы достать медицинскую инсталляцию: толстые салфетки и клейкую ленту, с помощью которых залепит мои раны. Я растерянными пальцами набиваю магазины, мне в уши прилетают озабоченные возгласы и боковым зрением фиксирую испуганное движение персонала кафе, на заднем дворе которого, внезапно, мы расположились. Ничего, пусть смотрят! Пусть снимают! Пусть удивляются и кого угодно вызывают, моя главная цель – тот угол, из-за которого могут прилететь новые «птички», а задание девушки – меня поставить на ноги.
– Царапина, – говорит она мне и помогает встать. За её спиной рюкзачок висит криво, а мне на шею вешает мой же, поправляя сразу же за лямки. Хорошая царапина, из-за которой болит только живот… Ногу перемотала скотчем, как на поле боя, из-за чего боль занемела, и каждый шаг стал отражаться у меня в ушах. Но, ничего…
Мы проходим вглубь дворового тоннеля. Спереди – грузовая машина, возле неё вертится разгрузчик товара, «футболит» полупустые коробки. Мы продвигаемся медленно, а за спиной прячу пистолет, чтобы никого не спугнуть и подойти к углу новой улицы спокойно, и с терпением охотника, как следует осмотреться, и выделить возможные цели. Девушка у меня за спиной, и это меня радует. Она оглядывается назад, чтобы быть уверенным, что в спину ничего не прилетит, и подталкивает в зад, наступая на пятки.
Мы проталкиваемся в узком зазоре бортовой машины и стены; скользим спинами, плечом к плечу в направлении угла. С той стороны машины ходят парни, ничего не подозревая, говорят между собой на испанском, а девушка то и дело, что толкает меня в плечо и торопит, наступает на ноги и держится за руку, впиваясь в кожу когтями. Не сказать, что мне больно, но не много отвлекает… Подползая к углу, я замираю и смотрю ей в глаза, мельком оцениваю наше состояние и понимаю, что рядом с ней я выгляжу, как бомж – грязный и в кровоподтёках, а она уже успела навести марафет, поправить шапочку, смахнуть с себя пыль и сделать невинное лицо.
– Больно… – всё-таки не молчу и говорю, как есть.
– Прости. Это я волнуюсь так.
– Волнуешься? – спрашиваю, а сам думаю: «Да тут кричать надо, от страха!».
– В смысле, –
