меня сюда: выходишь следом за мной, как будто мы – монтажники, вышли прогуляться в обеденный перерыв… Ничего не бойся, – ты за моей спиной! – повторяю я, как мантру, а сам даже понятия не имею, что нас ждёт за тем углом.
– Стой! Я боюсь, офицер! – меня отдёргивает и тянет за шкирку назад. – Я… А если… Если вычислят? Если ничего не выйдет? Пообещай! – шепчет мне, уцепившись за шиворот.
В полумраке мне чётко виден блеск её глаз и страх, который невозможно скрыть, насколько сильным бы ни был характер… Что мне делать с этим ребёнком? Я беру и отрываю её пальцы, высвобождаю оранжевую униформу из её рук, на голову одеваю строительную каску, а глаза прячу под солнцезащитными очками.
Выходим…
Я иду спереди, она – сзади. Я ступаю небрежно, распространяя звонкие шаги, она – крадётся за мной следом, как рысь, боясь нарушить тишину. Я неровно иду, размахивая одной рукой, а во второй держу пистолет, всунув в карман штанин, но она – тянется за мной, пытаясь уловить мою руку, чтобы подхватить и уцепиться, как за якорь. Меня это бесит, а ей всё равно; меня это злит и нервирует, а девушка подтягивает за шиворот, хватаясь за рубашку, за жёлтенький жилет, как несмышлёное дитя.
Мы приближаемся к выходу из подземной парковки, – к широкому въезду для машин, с ярким шлагбаумом, и скользим тихонечко у края левой стены. С одной стороны, я не вижу причин, которые могут побудить желание нас остановить, с другой – пистолет давно наготове, и мои руки дрожат… Я вырываю левую руку, огрызаясь тихонечко; отбиваюсь от неосознанного желания вцепиться в меня, как в локомотив. Но говорю ей сквозь зубы: «сама»; шепчу ей грубо: «отвали… свою руку от меня убери». А она, то ли не понимает, то ли наплевала на правила, установленные мною – так и норовит подхватить мою ладонь, чтобы пойти, как будто мы пара, словно я – её отец.
Я сдаюсь, и на выходе тащу за собой, приняв её руку, как дар. Она горячая, мягкая и нежная, как клочок бумажки, который страшно даже смять. Держу бережно, чтобы не порвать. А она не успевает – вприпрыжку идёт, поддерживая рюкзачок, что сползает с плеча. Но, что же я вижу перед собой? Напротив – два, всунув руки в карманы; по сторонам – ещё несколько, прочёсывают взглядом территорию… И пара темных фургонов. Знают ли они, что сегодня суббота и нерабочий день? Понимают ли, что за пределами стройки в касках не ходят? Осознают ли, что строители так не выглядят, и униформу снимают на выходе из территории стройки?
Я не знаю, что у них, но мне страшно от одной только мысли, что мы – белые вороны, нарушили всевозможные правила логики, и выползли на улицу, одетые как клоуны. Опять ошибки… Опять мои провалы… Опять я ставлю под угрозу жизнь не только свою, но и дитя, что плетётся за мной, путаясь в широком одеянии. Был ли у меня выбор? Было ли время обдумать шаги? Вот и я о том же – не время устраивать разборки, а нужно прислушаться к сердцу и бежать вон, подчиняясь инстинктам.
Мы сворачиваем в сторону от фургонов и глаз птичек «Колибри», чтобы избежать прямого столкновения, но,
