я так и не разглядел. Евлампия… Большие полные губы, которые она, почти не переставая, облизывала, упругая грудь, напрягшаяся под туникой… даже я, не знавший женщин, понял, что она возбуждена. Евлампия покинула место пира и широко раскрытыми, просто огромными глазами смотрела на поверженного, истекающего кровью, я слегка задел плечо раба мечом, мужчину. От неё исходил тот дурманящий запах, только во много раз сильнее, чем от торговки фруктами.
– Убей его! Убей, я так хочу! – Евлампия нервно водила рукой по бедру, и пальчик её руки, это мог видеть только я, скрывался в промежности, – я так хочу… ммм…
Я колебался.
– Убей его, и я оседлаю тебя как на этой картине… – Евлампия почти шипела, незаметно указывая мне рукой мне на стену. Невольно я взглянул на неё. Там было изображено совокупление женщины, восседающей на мужчине. Красивая, выполненная в голубых, спокойных тонах картинка. Но дыхание, от одной мысли у меня участилось. И это заметила Евлампия.
– А может, ты хочешь взять меня, как кобель суку? Страстно и жадно? Мой лев! Ты знаешь, какая я страстная? – её слова ядом проникали ко мне в душу. Я, несмотря на предательство, любил эту женщину. Да и картинка, выполненная в ярких тонах, была возбуждающа. Она чувствовала настроение мужчины, как собака мясо, – или… если ты хочешь… я приведу свою подругу, и ты овладеешь нами обоими! Как здесь!!!
Невольно взгляд упал на следующую картинку. Мне стало тошно и противно. Она не любила меня. Я отнял меч от шеи Гектора…
– Я дарую ему жизнь! Я не убиваю своих рабов!!! – фактически закричал я. – С этой минуты, раб, ты будешь выполнять приказы своего нового господина!
– Жалкий червяк! – прошипела Евлампия, – не дал мне кончить… я бы тебя, может, отблагодарила… если б ты выполнил моё желание… ещё не поздно… это сделать… убей его, и я тебе всё прощу… я награжу тебя…
Но я, же был не тот, что полчаса назад. Что-то во мне изменилось. Я почувствовал силу… предательства, и измены… испытал унижение… вкус поцелуя смерти… Я стал совершенно иным. И первое что сделал, гордо расправил грудь и плечи. С некоторой долей презрения и жалости выцедил:
– Брысьььь…
Теперь её глаза горели неутолимой злобой. В своей красивой тунике, из настоящего египетского шёлка, она казалась теперь не принцессой, а какой-то иноземной фурией. – Ты пожалеешь, что не сделал этого для меня!
Раб поднялся. Он с удивлением оглядывался по сторонам. Он ещё не верил в своё изумительное спасение.
Да, эта свора отожравшихся почтенных римских граждан ожидала совсем другого. Им было интересно управлять чувствами и эмоциями, как им казалось, слабого, юного паренька. С высоты своего величия, они презирали меня не меньше, чем этого раба. По крайней мере, я ненамного отличался по статусу в их глазах. И это тут же дали мне почувствовать.
Поднялся Хрюм. Да на его лице сквозило лёгкое разочарование и… торжественность.
– Ты, молодой человек, сегодня на славу потешил нас.
