и смотрим. Это семьдесят девятый.
– Вот и я про то же! Восьмидесятые или еще древнее. Никто из нас еще не родился. Даже не близко! Ну почему нельзя…
– Ты знаешь почему, – оборвал его я.
Но тут я заметил, что у него такой вид, будто он может разреветься.
– …черт, Томми, я не хотел.
– Хотел.
И он был прав: я хотел. Это тоже значит быть Данбаром.
Томми ушел прочь, а Клэй вошел; деньги уже убраны в деревянный ларец. Подошел к дивану, сел.
– Как оно? – сказал он, глядя на меня, но я не оторвал глаз от экрана.
– Адрес не потерял?
Он кивнул, и мы продолжили смотреть «Безумного Макса».
– Опять восьмидесятые?
– Не начинай.
Мы молча смотрели до момента, когда страшный главарь бандитов говорит: «Кундалини хочет вернуть свою руку!», и тут я посмотрел на брата, сидевшего рядом.
– Чувак не шутит, – заметил я. – Правда?
Клэй улыбнулся, но не откликнулся.
Как и мы.
Ночью, когда остальные уже легли спать, он оставался на ногах, сидел при включенном телевизоре со скрученным звуком. Смотрел на золотую рыбку Агамемнона, который отвечал ему бесстрастным взглядом, а потом напоследок как следует боднул стенку аквариума.
Клэй шагнул к птичьей клетке и внезапно, без предупреждения, схватил голубя. Сжал в ладонях, но бережно.
– Что, Ти, как дела?
Голубь потряс головой, и Клэй чувствовал, как тот дышит. Чувствовал сквозь оперение стук сердца.
– Сиди смирно, малыш. – И проворно, в мгновение ока Клэй дернул из его шеи перо: малюсенькое перышко – чистое, серое с прозеленью по краю – оказалось на неподвижной левой ладони Клэя.
После этого он сунул голубя обратно в клетку.
Ти сурово посмотрел на него, затем прошелся по клетке из угла в угол.
Затем стеллаж, полка с настольными играми: карьеры, скрэббл, соедини-по-четыре.
А ниже та, что он хотел.
Он раскрыл коробку, но тут на секунду его отвлек фильм на экране телевизора. Показался интересным – черно-белый, девушка спорит с мужчиной в пивнушке, но потом – к сокровищам «Монополии». Он нашел кубик, отели, потом наконец сумку, которую искал, и следом в его пальцах – утюжок.
Клэй, улыбака, улыбался.
Поближе к полуночи все оказалось проще, чем могло быть: во дворе, храни господь хлопчатобумажные носки Томми, ни собачьего, ни муловьего дерьма.
Скоро Клэй стоял под вешалами, прищепки над головой висели рядами перетекающих цветов. Он потянулся и осторожно отцепил одну. Когда-то она была ярко-синей, теперь выцвела.
Он опустился на колено у столба.
Конечно, прибежала Рози, и Ахиллес, со всеми своими ногами и копытами, стоял и смотрел. Грива у него была вычесанная, но спутанная, и Клэй потянулся, наклонился – ладонью по щетке.
Потом он взял Рози, медленно-медленно, за черно-белую лапу.
Золото в ее глазах, для него
