пробивающийся росточек. Но, тем не менее, мне никогда и в голову не приходило выращивать чахлое оранжерейное растение, и горе ей и мне, если то, что я холил и нежил в течение восемнадцати лет, не укоренилось и погибнет при первом дуновении ветра. Я воспитал свою дочь для жизни, так как ей придется вести борьбу с ней, как и всякому другому человеку, и, если я сегодня закрою глаза, она должна будет взять в руки руль, который до сих пор крепко сжимали мои руки. Если обитатели особняка – неподходящее для нее общество, то это обнаружится очень скоро. И тогда или обе стороны, поняв, что между ними нет ничего общего, разойдутся, или Елизавета отстранится от того, что противоречит ее взглядам. Ты ведь сам принадлежишь к числу людей, которые никогда не бегут от опасности, а противостоят ей.
– Ну, знаешь… На то я и мужчина, чтобы уметь постоять за себя.
– А разве ты уверен, что у Елизаветы будет в жизни кто-нибудь, кто захочет и сможет постоять за нее?
Лесничий бросил быстрый взгляд на девушку, не сводящую с отца горящего взора.
– Отец! – сказала она. – Ты увидишь, что не ошибся и что я достаточно сильна. Так что можешь со спокойной душой отпустить меня в итальянский замок, дядюшка, – с лукавой улыбкой обратилась Елизавета к лесничему, у которого меж бровей залегла хмурая складка. – Если обитатели замка люди бессердечные, то это вовсе не значит, что я тотчас превращусь в людоеда. Если они захотят унизить меня своим высокомерием, то я облекусь в такую непроницаемую броню, что все их стрелы будут отскакивать от нее. Если же они льстецы, свет правды еще ярче засияет для меня, и тем яснее я увижу непривлекательность их черных масок.
– Прекрасно сказано, несравненная Эльза! Все так и было бы, если бы эти люди показывали всем свои маски. Ты будешь очень удивлена, обнаружив в какой-то момент труху там, где искала золото.
– Но, дорогой дядя, неужели я настолько глупа, чтобы создавать себе такие иллюзии? Вспомни, сколько печали выпало в детстве на мою долю… Вот видишь, дядюшка, что произошло вследствие твоей чрезмерной заботы о спасении моей души: твой кофе, вероятно, скоро покроется льдом, а бедная пеньковая трубка едва теплится.
Лесничий рассмеялся, правда не очень радостно, а когда Елизавета поспешно наполнила его чашку горячим кофе и разожгла трубку, произнес:
– Не думай, пожалуйста, что я ограничусь тем, что уже сказал. Ну, делай как знаешь. Я, без сомнения, получу удовлетворение, увидев, как в один прекрасный день храбрый цыпленок испуганно прибежит под защиту родного крылышка.
– Ну, – с улыбкой сказала госпожа Фербер, – этого тебе придется долго ждать. Ты совсем не знаешь нашей маленькой гордячки. Однако надо прийти к какому-нибудь решению. По-моему, было бы вполне уместно, если бы Елизавета завтра же нанесла визит дамам.
Фербер и его дочь согласились с этим решением, тогда как лесничий вздохнул и что-то проворчал
