можно исправить, только заполнив храмы новым Богом природы души и преклонением перед ним, как перед чудом.
– Похоже, он масон со странными и больными впечатлениями и убеждениями, – перебив его, заявил судья, – и в маске нечистого духа стремится к власти над миром, попирая нас и наше учение, прикрываясь созиданием некой божественной Империи любви.
Далее судьи посоветовались и вынесли свой вердикт:
– Если все это так, то он издевается над чувствами наших верующих прихожан, попирает наши устои и без нашей воли пытается сотворить непотребное нам, то его, за нарушение божьих законов, приговариваем к сожжению, – молвили уже в один голос все заседавшие.
Он пытался оправдываться, утверждая, что поступает по совести и святому вразумлению, и просил разумной милости, говоря, что хотел только спасения женщин от векового семейного угнетения быть всем вечной женой, как и миру не грозить войной. При этом уверял, что не заменяет их веры, а только их мужскую веру женской дополняет, которую их вера отвергает.
– Инквизицию, как над Галилеем, хотите свершить? – спрашивал их. Они отвечать ему уже не считали нужным.
– Надо его сначала заставить отречься от своей веры самодумства. Потом тоже сотворить, чтоб он отрекся от своего Храма самодурства. Если не отречется – сжечь или утопить не в святой воде, а в напитке греха. Душу конфисковать и чертям отдать, – выкрикнул кто-то из осуждающих. – Пусть это будет его карой господней.
Тут пришедший врач вдруг превратился в палача. Подойдя к осужденному, он постучал по его голове и произнес:
– Такие типы в огне не горят и в воде не тонут.
– Проверь, – услышал он голоса судей.
Палач призвал его к отречению от своей затеи. Когда он отказался это делать, стал добиваться отречения под пыткой. Достал какую-то картину из его коллекции экспонатов для музея любви. На листе была изображена подкова с надписью «Империя любви» под крышей какого-то храма с колоколом. Он быстро ее превратил в клеймо. Раскалив его на огне, стал прижигать его грудь. Не добившись признания, решили сжечь его целиком, как на костре инквизиции. Привязав его к кресту, под ним развели костер. Тут над ним стал летать неизвестный ангел и, ссыпая из своего рога цветы любви, погасил разбушевавшееся под ним пламя. Палач, видя, что это не получается, тут же приступил к следующему акту кары: утоплению его в какой-то огромной чаше воды.
Он, освободившись от жидкости, прокричал:
– В чаше Грааля меня утопить нельзя!
От этого крика и боли проснулся.
Этот сон он со временем было забыл, но через некоторое время он повторился, и его уже запомнил надолго.
– Надо же, до чего я дошел! – говорил он себе. – Кара приснилась за Храм, который я как дар в поклонение Марии Магдалине даже не сделал, а только подумал о нем, – почесывая затылок, говорил он. – Страшно, аж жуть, и друг – главный палач. К чему это все? – но заставить себя не думать совсем не мог. Его, как жабу на жабьем току, все равно распирала то одна, то другая мысль. Порой в своих уединенных рассуждениях он часто доходил
