закона в США, не востребованном якобы разработчиками антиалкогольной программы, говорит и Н. И. Рыжков[323].
Ту же тему затрагивает Д. Боффа. «Катастрофический опыт Америки 20-х годов, – пишет он, – не научил ничему. Бюджету государства нанесли урон. Мгновенно возросло подпольное производство спиртного (самогона), что стимулировало увеличение числа экономических преступлений»[324]. Стало быть, забвение нашими ревнителями антиалкогольной борьбы отрицательного опыта США на почве «сухого» закона выросло в литературную проблему. Как тут быть? Вначале коротко об американском опыте.
Как известно, в декабре 1917 года Конгресс Соединенных Штатов «утвердил «сухой» закон в качестве ХVIII поправки конституции», «запретившей производство, перевозку и продажу алкогольных напитков»[325]. Закон вступил в силу в 1920 году, а был отменен в декабре 1933 года после прихода к власти Демократической партии. За годы существования «сухого» закона «широчайшее распространение в стране получили нелегальное производство, контрабанда и транспортировка спиртных напитков. Этим были заняты многочисленные подпольные организации бутлегеров, прибыли которых исчислялись миллионами долларов. Результатом их операций стал невиданный разгул коррупции, взяточничества и гангстеризма»[326]. Впечатляют конкретные факты, связанные с последствиями введения «сухого» закона. По данным на 1926 год, правительство США контролировало не более 5 % импорта алкоголя. Остальные 95 % проходили через все преграды и потреблялись населением. В стране действовали 1720 тыс. самогонных аппаратов, больше полумиллиона человек были заняты перегонкой крепкого спирта, а 2 млн. занималось контрабандой и перевозкой спиртного[327]. Только в Филадельфии депозиты бутлегеров составляли как минимум 10 млн. долл. Каждый третий государственный чиновник получал подарки от главарей контрабандистов, которые одной лишь охране общественной безопасности подарили на Рождество 250 тыс. долл. Взятки здесь по самым скромным подсчетам составляли за год 2 млн. долл.[328]. В целом по стране существенно возросла смертность от алкоголя[329].
У нас эти явления не расцвели столь пышным цветом, как в Америке, поскольку установление «сухого» закона не предусматривалось и он не был принят[330]. Но, тем не менее, антиалкогольная кампания принесла огромный вред обществу и государству. И вряд ли стоит называть ее трагикомедией, как это делает Н. И. Рыжков[331], выдавая полное непонимание бывшим главой правительства подлинной сути антиалкогольной политики. Она кажется ему «благородной» по конечной цели, но «бездарной» и «глупой» по исполнению[332]. Нам же конечная цель этой политики видится иначе, и вот почему.
М. С. Горбачев не мог не знать о существовании в стране теневой экономики. Он не мог не понимать той азбучной истины, что владелец теневой собственности только и ждет «удобного случая, чтобы пустить в ход свои возможности»,
Р ы ж к о в Н. И. Десять лет великих потрясений. С. 95, 101.
Б о ф ф а Д. От СССР к России… С. 142.
История США. В 4 т. М., 1985. Т. 3. С. 16, 108.
Там же. С. 108.
Л а н В. И. Классы и партии в САСШ. М., 1932. С. 226–227.
Л а н В. И. Классы и партии в САСШ. С. 227.
Там же.
Г о р б а ч е в М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 340.– Горбачев говорит, что вариант «сухого» закона «даже не рассматривался, потому что был заведомо нереален» (там же). Означает ли это, что при ощущении инициаторами антиалкогольной кампании реальности этого закона он был бы принят?
Р ы ж к о в Н. И. Десять лет великих потрясений. С. 102.
Там же. С. 103; см. также: А б а л к и н Л. Трудный перевал. С. 41–42.
