разума.
– О… – только и сказала я.
Чай кончился, но я продолжала держать чашку в руках. Она немного грела ладони, или уже ладони грели ее?
– Так что живи ты в то время, призрак вполне мог броситься на тебя, – Эрик покачал головой. – Но не сейчас.
Ладно, это меня немного успокоило. Ключевое слово «немного», потому что мне все равно было не по себе. Глаза начинались слипаться (не представляю, что такого было в этом чудесном чае, но догадываюсь, что какая-нибудь настойка вроде усыпившей меня в прошлый раз в ванной).
– Это радует, – пробормотала я, сползая на подушки.
Камин был растоплен, и в комнате стало очень тепло. Языки пламени оживляли неуютную, безликую обстановку. Темно-синий в обивке стал густым и насыщенным, по вплетавшемуся в черное серебру узоров бежали теплые искры. Если забыть о том, что за дверями – огромный пустынный дом, то можно представить себе сияющий огнями особняк, наполненный голосами, шелестом платьев, перешептываниями горничных и звонким смехом детей.
Детей?
Эта мысль поразила меня настолько, что я широко распахнула глаза.
Чтобы наткнуться на внимательный взгляд Эрика. Живой огонь отблесками играл на его волосах, согревая даже иней пряди.
– Не бойся, Шарлотта. Призраки больше не потревожат тебя даже во снах.
– Почему?
– Потому что я буду рядом.
Он лег, притягивая закутанную в кокон покрывал меня ближе. Я выкрутилась из свертка и потянулась к нему, чтобы расстегнуть жилет, но Эрик перехватил мои руки.
– Я разденусь позже. Сам.
Почему?
Этот вопрос я поймала на губах, в ответ только молча кивнула. Холод, которым потянуло от него несмотря на прогретую спальню, отразился в серых глазах, но я все равно обняла. Обняла и прижалась, устраиваясь у него на плече, стараясь вложить в эти объятия все тепло, что во мне было.
«Потому что я умирал».
Не знаю, что произошло в его жизни, но после такого, должно быть, очень сложно согреться.
Не знаю, но постараюсь его согреть.
7
– Ты чудесно поработала, Шарлотта. Молодец!
Несмотря на то, что поработала я пока что относительно (мне все было в новинку в мастерской декораций, и я больше мешалась, чем помогала), щеки покраснели от похвалы. Возможно потому, что она была искренней: мистер Стейдж, художник-декоратор театра ее светлости, всегда говорил искренне. Среди его подчиненных я была единственной девушкой, но кажется, это никого здесь не смущало. Ко мне вообще отнеслись очень тепло, не только не бросали косые взгляды (чего, признаться, я очень боялась), но еще и всячески опекали.
– Спасибо, – ответила я. – Мне было очень приятно работать с вами.
– Вот и хорошо. Завтра продолжим, – он кивнул на начинавший обретать очертания эскиз, который мы воссоздавали с утвержденного макета, стоявшего на столе. – Тебе далеко добираться до дома?
– Нет,
