получает толчки в плечо. Отпихнув Леру с Мариной, трое татуированных влетают в круг и, пьяно шатаясь, начинают мутузить друг друга. Один падает, корчится на земле.
– Макс! Ты лучший!
Запыхавшаяся Лера, устав от прыжков и бега, падает Максиму в объятия. Только Максим не чувствует радости. Никакой. Особенно, когда Пак садится за синтезатор и наигрывает мотив главного сегодняшнего хита, основанный на долгих трезвонящих нотах. На экран выводят картинку крупным планом. Пальцы Пака судорожно бегают по липким клавишам. В кульминационный момент, когда гитары устремляются вверх, синтезатор вдруг умолкает, а Пак произносит:
– Is there anybody in there?
В фан-зоне кричат. Зрители на трибунах топают.
– I can’t hear! Is there anybody in there? – повторяет Пак и закрывает глаза.
Теперь топают и в фан-зоне, а на трибунах пускают волну. Начинают справа и так по рядам. По кругу. Поднимают руки. Встают. Опускают руки. Садятся. Поднимают руки. Встают. Опускают руки. Садятся.
– Loudly! – Пак ставит руку на клавиши…
Теперь топают и кричат абсолютно все, в один голос. Техник приносит Паку гитару. Но Пак не берет инструмент. В одном прыжке он пролетает до подиума и падает на колени. Зловещая партия соло-гитариста вступает в диалог с его мягким и простодушным вокалом.
Лера вопит. Подпрыгивает. Пак направляет микрофон в зал. Откуда—то справа доносится сначала «вау», а после восторженный свист.
Максим не выдержал, увел Леру к будке звукорежиссёра, где можно было стоять, а не тереться о чужие тела. Она обняла его, такого надежного и горячего, и зашептала на ухо, что он подарил ей лучший вечер на свете.
– Не он, Пак. А ты, Макс. Мой Макс.
Откуда-то потянуло сухим варшавским воздухом. Захотелось тишины… Нет, когда Пак на сцене, тишины быть не может. Как и спокойствия. Застоя. Только подумаешь об одиночестве, о поцелуе…
В толпе мелькнула Маринка. Лера вывернулась и побежала к своей подружке и к своему развеселому кумиру.
Только Пак веселье изображает. Все сегодняшние песни – на какой-то темной подкладке. И почти все мелодии «VictoryGA» на ритмичные биты не ложатся совсем, или ложатся плохо. В прошлом и в настоящем. И ноги не пускаются в пляс. Поднимать руки и прыгать тоже не хочется. Хотя лица у всех в фан-зоне потные, глаза затянуты пеленой, и многие, самые активные и преданные, скучиваются в толпу и напирают на ограждение, тянутся к кумиру. А Пак высоко—высоко. Над ними. И на его голову падают звезды из фольги. И тогда – будто бы замедленная съемка. Лера выхватывает звездочки, сердечки и ленточки из подсвеченного красным воздуха, запихивает затоптанную бумагу в правый карман джинсов и вдруг теряет свое письмо. На бледный конверт тут же наступает чей-то каблук.
Над стадионом вспыхивает фейерверк. Фанаты в экстазе или орут, или тянут распевку:
– «О—Оа—а,
