героинями, и все они любимы, – конечно, это дело вкуса!.. У моей возлюбленной подобное было бы немыслимым, но у жены!..
Он отряс пепел сигары о перила и спокойно продолжал курить.
Лиана инстинктивно скрыла свое лицо под густой вуалью; даже сестра, с невыразимой болью смотревшая вниз на говорившего, не должна была видеть краски стыда и унижения, залившей ее щеки.
Еще ниже, в цветнике, графиня Трахенберг прогуливалась с пастором. Окончив свой разговор с ним, она быстро приблизилась к террасе и стала медленно подниматься по ступеням.
– На одно слово, дорогой Рауль! – попросила она, взяв его за руку.
Медленно прохаживаясь с ним по террасе, болтала она об отвлеченных предметах, пока Рюдигер и пастор не удалились настолько, что не могли услыхать ни одного ее слова.
– A propos, – сказала она вдруг, остановившись. – Ты не сочтешь меня нескромной за то, что взволнованное сердце матери побуждает меня в последнюю минуту, затронуть несколько щекотливый вопрос… Могу я узнать, сколько ты назначаешь Лиане «на булавки»?
Сестры могли видеть, как насмешливо взглянул он на женщину с взволнованным материнским сердцем.
– Столько же, сколько давал моей первой жене: три тысячи талеров.
Графиня одобрительно кивнула головой.
– О, ей остается только радоваться; когда я выходила замуж, я столько не получала!
Майнау насмешливо улыбнулся ее глубокому вздоху, которым она сопровождала свое восклицание.
– О, не правда ли, Рауль, ты будешь сколько-нибудь добр к ней? – прибавила она с притворной чувствительностью.
– Что вы хотите этим сказать, тетушка? – спросил он, замедляя шаги и бросив на нее недоверчивый взгляд. – Разве вы считаете меня настолько бестактным, что допускаете, будто я могу забыть уважение, которое обязан оказывать женщине, носящей мое имя?.. Но если вы требуете чего-нибудь большего, то это будет против нашего уговора. Мне нужна мать моему ребенку и хозяйка в моем доме, которая могла бы заменить меня в мое отсутствие, а я, быть может, надолго, очень надолго отлучусь. Все это вы знали, когда рекомендовали мне Юлиану как кроткое женственное существо, вполне соответствующее моим желаниям… Любить ее я не могу, но буду настолько добросовестен, что не стану возбуждать любви и в ее сердце.
Заливаясь горькими слезами, обняла Ульрика сестру и прижала ее к своему сердцу.
– Бога ради, не раздражайся так, Рауль! – просила струсившая графиня. – Ты совершенно не понял меня. Кто и говорит о сентиментальностях? Уж я, конечно, менее всех думаю о них… Я только просила твоего снисхождения к ней. Ты сегодня сам видел, до чего может дойти эта «вечно женственная натура», – сыграть такую шутку со своим подвенечным нарядом.
– Оставьте это тетушка: в этом случае Юлиана могла действовать, как ей было угодно. Пусть и всегда так поступает, если только будет уметь применяться к обстоятельствам…
