не зная, сколько осталось. Стрелки потертой «Славы», без ремешка и с покрытым сеткой мелких трещин стеклом, показывали двадцать минут одиннадцатого. Еще немного, и окончательно стемнеет. А пока я решил скоротать время, листая найденную книжицу.
Почти весь текст шел на церковнославянском, но ближе к середине уголки двух страниц были отогнуты, а заголовок вполне по-русски гласил: «Молитва о детях». Мне запомнился небольшой отрывок: «Ангелы Твои да охранят их всегда. Да будут дети наши чутки к горю ближних своих и да исполнят они Твою заповедь любви. И если согрешат они, то сподоби их, Господи, принести покаяние Тебе, и Ты по своей неизреченной милости прости их. Когда же окончится жизнь их земная, то возьми их в Свои Небесныя Обители, куда пусть ведут они с собою других рабов Твоих избранных». Мне понравилось. Я так понял – в небесных обителях порядки от здешних не сильно отличаются. Единственное, чего не просек, – как доставить бугру-Господу отборных рабов. Описания сего механизма в книжке так и не отыскал. Зато под стулом у безвременно усопшего раба божьего нашел сумку с завернутой в полотенце кастрюлькой вареной картошки, термосом травяного чая и тремя огурцами. Темнота, одиночество и отсутствие сосновых досок перед лицом действовали успокаивающе. Нервы улеглись, пропуская на передний план голод.
Вообще-то Валет не одобрил бы такого поведения. Он всегда говорил, что лучше сдохнуть от истощения, чем от перитонита, набив брюхо накануне боя. Но, так как заколотили меня часа в три ночи уже на голодный желудок, я недолго колебался и, послав Валета с его премудростями в жопу, приступил к трапезе.
Полночь я встретил сытым, но сонным. Как гласит народная пословица: «То понос, то золотуха» – не иначе. Вынул из-за пазухи кисет. Бросив мне его в ящик, Хромой наказал жевать листья в случае слабости, и не больше пяти штук за час. Что он имел в виду, уточнить не удалось, крышку закрыли. Самое время проверить. Я достал коричневый, свернувшийся в трубочку листок и положил в рот. На вкус лекарство от слабости оказалось довольно мерзким, с горечью. Первую дозу я пережевал, давясь, но вторая пошла заметно легче, а третья вообще на ура. Сон как рукой сняло. Ломота в затекших мышцах исчезла. На смену усталости пришла удивительная бодрость. По телу будто электрический ток пустили, в крайних фалангах пальцев ощущалось слабое покалывание. И без того не вызывающие нареканий чувства обострились, особенно слух. Я начал различать звук мышиной возни в противоположном конце здания, писк, скрежет крошечных зубов, точащих дерево, стук капель, падающих с протекающей крыши, тиканье «Славы», лежащей у меня во внутреннем кармане. Это было удивительно. Никакая анаша не сравнится. Состояние, близкое к эйфории, при абсолютной кристальной ясности рассудка.
Я бросил в рот четвертый листок, отметив себе в списке дел вторым пунктом после убийства Баскака расспросить Хромого о происхождении сего чудесного растения, убрал кисет и подошел к воротам.
Снаружи кто-то топтался. Медленно ходил туда-сюда,
