упустить весомый куш, шанс на который выпадает не так часто. Мы решили действовать. Кое-как прощупали лавку, проследили за хозяином и той же ночью, уверившись в собственных силах, пошли на дело.
Овражная улица располагалась на краю тихого, когда-то дачного района, где и сейчас большую часть времени царили покой да благодать. Питейных заведений там не было, контингент, как на подбор, из приличных. Сколь-либо оживленных мест наблюдалось всего два: свиноферма, дававшая работу большей части здешних обитателей, и та самая лавка, в которой товара ценнее гречневой крупы сроду не водилось.
С замком черного хода пришлось повозиться чуть дольше обычного, но ловким пальцам Крикуна особых проблем его механизм не доставил. Дверь распахивалась наружу. Предварительно смазав петли, мы приоткрыли ее до небольшого зазора, через который была хорошо видна стальная леска, тянущаяся в глубь помещения. На противоположном конце такой лесочки чаще всего располагался дробовик с УСМ куркового типа, реже – кустарный ПП. При первом открытии двери, когда хозяин выходил из дома, осуществлялся взвод. При втором открытии – спуск. Хитрая система тяг и грузов, прилаженная к самострелу, называлась «паутинкой». Такая охранная система была весьма популярна среди обывателей, радеющих за личное имущество, даже несмотря на несколько смертей, вызванных забывчивостью. С боевого дежурства «паутинка» снималась секретной тягой, но можно было обойтись и кусачками. Главное – помнить о том, что спуск осуществляется не только при натяжении лески, но и при ее ослаблении. Посему обрезанный конец следовало надежно зафиксировать, пока самострел не будет обезврежен. Проделать это в одиночку – задача не из легких, но вчетвером – элементарно. К тому же наличие взведенной «паутинки» являлось верным признаком того, что хозяин отсутствует, а дробовик или тем более ПП сами по себе были неплохими трофеями. Со временем популярность этого чуда техники сошла на нет. Плохую службу ему сослужили множащиеся самоубийства по неосторожности и рассказы потерпевших, оканчивающиеся примерно так: «И ты ж подумай, ни хера больше, суки, не взяли, а дрободан мой любимый, что в самостреле приладил, унесли!»
Внутри было тихо и темно. Хотя темнота – понятие относительное. Для меня она выражается в легкой размытости картины мира, чьи цвета поблекли, а тени сгладились. Осознание того, что для остальных темнота граничит со слепотой, далось нелегко. Зато сколько потом было радости, когда я ночью наблюдал за домочадцами и оставался невидим. Правда, получалось не всегда. Чувство темноты, умение оценивать ее степень, пришло позже. Со временем я выяснил, что там, где мне видны не все детали, другие видят лишь контуры, а там, где лишь контуры вижу я, другие абсолютно слепы.
Мы, оставив Репу на стреме, прошли в лавку. С самострелом решили повременить. Быстренько обшмонали прилавок, напихали в карманы сахара и двинулись к подсобке. Как говорят в таких случаях, ничто не предвещало…
– А ну на пол, бля!!! Суки! Перестреляю
