Не избирали, видите ли! Обидно, что не ты председателем стал? Смотри, и из звеньевых полететь можешь!
Теперь Лёнчик все понял. Это она имела в виду их разговор с Гринько! Но ведь он действительно не ябедничал, он просто сказал Гринько, как было.
– Я не ябедничал, – проговорил он упрямо. – А то, что мы председателя не по правилам выбирали, – так разве нет? Выбирать нужно достойного, а не того, кто сам хочет. Из нескольких кандидатур.
Пионервожатая, по-прежнему прожигая его взглядом, взмахнула рукой – будто хотела ударить по губам. Хотела – но удержалась.
– Он еще будет о правилах рассуждать! Вырасти – тогда рассуждай. Если останется такое желание, – добавила она после паузы.
Пионервожатая ушла в корпус, оставив Лёнчика перед крыльцом, Лёнчик стоял – и не знал, что ему делать. Минуту назад, когда шел в строе, были планы, знал, чем займется, – теперь все стало неважно. Хотелось просто бесцельно брести. Неизвестно куда, неизвестно зачем. Саса-Маса с веранды корпуса смотрел на него, ожидая, когда Лёнчик поднимется наверх, – Лёнчик повернулся и пошел прочь от корпуса.
В конце концов он оказался в лесу. Лес рос прямо на территории лагеря, в десятке метров за корпусами, но это был густой, настоящий лес, и ходить в него запретили сразу, как приехали. Наверное, он потому туда и свернул, что ходить в лес было запрещено. «Вот тебе, на, получи!» – что-то вроде такого, обращенного к пионервожатой, звучало в нем. В одном месте уходящие к небу ели далеко отступали друг от друга, давая солнцу свободно проникнуть к земле, и между кустарниками обильно росла земляника. Июнь стоял не жаркий, она не успела созреть в положенный срок, и сейчас ее кусты были густо усыпаны крупными шерстяными ягодами. Лёнчик присел и принялся рвать землянику. Объедал один куст – и переходил к другому. И к следующему, к следующему. Еще вокруг росло, заметил он, много брусники. Но бруснике было совсем рано, только листья, и он вспомнил, что перед отъездом брусничный лист попросила их с сестрой привезти бабушка. Она очень любила пить зимой чай из брусничного листа. Раньше ходила за своим листом в ближайший к поселку лес, но последний раз вернулась пустая: лес год от году вытаптывали все больше, и вот наконец брусника в нем исчезла. Надо бы, отметил про себя Лёнчик, не забыть, нарвать перед возвращением этого листа побольше.
К корпусу своего отряда он вернулся, наверное, часа через два. И, еще подходя, понял: что-то произошло. Отряд стоял перед корпусом строем, и по тому, как стоял – двумя взлохмаченными волнами, – было ясно, что стоит так уже не минуту и не пять, а давно. Перед отрядом стояли пионервожатая с воспитателем, и оба, когда он появился, и весь отряд вслед за ними тоже вперились в приближающегося Лёнчика.
– Явился не запылился! – гневно произнесла пионервожатая.
Воспитатель, студент из Политехнического института, с первого дня державшийся в ее тени, молча смотрел на Лёнчика, но взгляд его был красноречивее восклицания пионервожатой.
