вечером развлекаться с какой-нибудь девицей или засядет за карты. К тому времени он обо всем забудет.
Павел продолжал молчать, решив, что, пустившись в долгие бестолковые объяснения, только приблизит свою кончину. Сейчас не надо ничего объяснять, не надо поминать тот дневник. Надо давить на жалость, напомнить о родственных узах. Тогда, возможно, он выйдет из этой комнаты на своих ногах.
– Я долго терпел твою лживую жлобскую натуру, – сказал Игорь. – Но терпелка больше не работает. Отсохла и отвалилась. Я не могу смотреть, как ты тут фуфлом крутишь. Вопрос стоит так. Или ты первый раз в жизни говоришь правду. Или…
– Что «или»? – Павел сжался на стуле, втянул голову в плечи.
Игорь не ответил.
– Я ведь брат твой, – Павел почувствовал, как от страха сводит судорогой живот и хочется икнуть. – Твоя родная кровь. Ближе тебя у меня никого не осталось. И у тебя тоже. Я за тебя на край света пойду, ради тебя… Пойду… И там на краю света…
Он запутался в словах и замолчал.
– У тебя минута на раздумье.
Павел сжал зубы до боли, он не мог сказать правду. Но и соврать не мог. В наступившей напряженной тишине явственно и четко прозвучал голос телевизионного диктора:
– Специалисты утверждают, что в этом году удастся собрать добрый урожай картофеля. Наш корреспондент побывал в одном из подмосковных хозяйств и убедился, что картошка уродилась на славу…
В следующую минуту Павел бухнулся на колени и, вытянув руки вперед, дополз до кресла, в котором сидел брат. Согнув спину, ткнулся мокрым носом сиденье и, выдавив из себя несколько мелких слезинок, размазал их по щекам. Потом искательно снизу вверх заглянул в глаза брата и пробормотал:
– Прости меня, Игорь. Прости бога ради. Я просто в долгах запутался.
В следующие десять минут, не поднимаясь с колен, Павел рассказал старшему брату все, что знал о дневнике отца, о Дорис Линсдей, которой он поверил, но обманулся в лучших чувствах. Он не утаил ничего, решив, что жизнь всего одна, и укорачивать ее из-за денег, пусть даже денег больших, нет резона.
Брат внимательно его выслушал, задал несколько уточняющих вопросов и, кажется, остался доволен. Он погладил Павла по голове, как верного пса. И даже потрепал по щекам, мокрым от слез, что Грач-младший воспринял как высшее проявление родственной любви. На душе сделалось так спокойно и радостно, будто в эту минуту он заново появился на свет, а впереди ждала бесконечная счастливая жизнь, наполненная солнцем и счастьем, жизнь, которую только предстояло прожить.
– Хорошо, теперь мы поработаем вместе, – сказал Игорь. – И тебе наверняка перепадет крупная премия. А, как ты на это смотришь?
Грач-младший заплакал еще выразительнее.
– В какой гостинице остановилась Дорис?
Павел назвал адрес.
– Послушай, – Павел терся лбом о кресло, словно выпрашивал еще одну маленькую порцию ласки. – Зачем тебе эти записи? Ведь это полная ерунда.
