должна жить, – говорю. – И бороться. Чтобы выбраться из Руин.
– Как?!
– Не знаю. Если сваришься в брюхе огромной улитки, может быть, под действием галлюциногенов и увидишь родителей… Но они тебя не увидят. Там, в настоящем мире. И будут страдать.
Лицо Кати исказилось. И впрямь близка к тому, чтобы расцарапать мне морду. Лишь боль держит на цепи, Катя, уверен, думает о родителях, как они ждут ее, плачут, расклеивают объявления о пропаже…
Подсаживаюсь к Кате, обнимаю.
– Найдем выход. У всего есть объяснение, и у Руин тоже. А если есть объяснение, есть и выход. И мы выйдем. Если будем держаться вместе.
Странное дело. Знаю, что вру как товарищ Бендер, но тон такой решительный, аж сам себе верю. Вот что бабы с мужиками творят. И что более удивительно, Катя смотрит мне в лицо, и вижу, что в ее глазах заблестела надежда. Вроде бы ничего эпичного не сказал… но ее стержень по кусочкам склеился, и теперь эта хрупкая конструкция держится исключительно на мне. Сломаюсь – сломается и она. Приперт к стенке, отступать некуда, права на слабину нет. Про себя можно скулить, но снаружи, хоть тресни, должен быть орел.
Катя шмыгнула носом. Кивок. Сжимаю ее плечи чуть плотнее, она опускает голову на мое плечо, ресницы смыкаются.
– Давно в Руинах, Катюш? – спросил Борис.
– Месяц, наверное, – ответила, не открывая глаз.
– Неплохо, – сказал Борис уважительно. – Но в городах, похоже, бывать не доводилось.
Катя встрепенулась. Таращится на Бориса.
– Тут есть города?
– Как раз идем в город, – сообщил я.
– И там… люди? Хорошие? Много хороших людей?
Завелась как голодный ребенок перед корзиной с конфетами.
– Жить можно, – рассмеялся Борис. – Всяко лучше, чем здесь.
– Безопасно, – заверил я, хотя сам ни разу там не был.
– Да-да, – кивает Борис, подыгрывая, – можно набивать пузо, дрыхнуть как суслик, продавать ненужный хлам, покупать нужный. Если повезет, можно найти ремесло и остаться жить. А в крупных городах есть библиотеки и научные центры, где занимаются исследованием Руин, ищут пути выхода.
– Хочу туда! – воскликнула Катя.
– Сперва поешь и просохни, – рассмеялся Борис.
– И так почти высохла.
Катя осматривает себя, пальцы комкают юбку, сползшая лямка бюстгальтера возвращается на плечо, одеяло укутывает плотнее. Похоже, до девушки только сейчас дошло, в каком она виде перед двумя мужчинами.
– Краснеть способна, значит, не все так плохо, – сказал Борис, смеясь. – Но вещички просушить надо, пока костер не погас.
Катя мнется, но затем под одеялом начинается возня. Дабы не смущать, я занялся делом – подбросил в костер пару углечервей из своих запасов. Борис извлек из своей дрессированной бесконечности деревянную жердь, похожую на черенок граблей, втыкает в глину между плитами стены, импровизированная перекладина над языками пламени. Не глядя, берем из Катиной руки, Борису досталась юбка, мне лифчик, развешиваем на жерди.
