встал боком. Леха при этом чуть не въехал в лобовое стекло, а Антон, сидевший позади нервного водилы, пропахав все тем же затылком крышу, лбом сшиб с дедка шапку. Плохо было им обоим, но не лучше – Никитичу, который, попав грудью на руль, так и остался прижимать его руками, словно горячо любимую возлюбленную. Глаза деда выпучились и приобрели некоторую мечтательность.
– Э-э-э… – просипел Никитич, пытаясь отдышаться. – Чтоб тебя за тормоза…
Он, наконец, отлепил баранку от груди и развернулся к Лехе. Глаза его теперь метали молнии.
– Превращу! – молодецки гаркнул Никитич. – В крысу! Жабу! Вон! Упырь, живоглот смердячий, пыль навозная! И этот… как его… филистер!
– Кто? – ошеломленно спросил Леха.
Тут Антона проняло. Пока дед набирал воздуха, чтобы доступно объяснить, кто такой, по его мнению, филистер, в машине раздался хохот. Антон ничего не мог с собой поделать: вся боль, все унижение, вся неопределенность, тревоги и туманы вылились в гомерическое «ха-ха-ха», которое освобождающим водопадом падало на слегка оторопевших Никитича и Леху. И было это настолько заразительно, что они с нарастающей уверенностью включились в процесс, но по-разному: Никитич выдавал заливистое «хи-хи-хи», а Леха – разудалое «хо-хо-хо». Получилось в общем неплохое трио.
– Филистер… – пропыхтел, наконец, Антон. – Круто…
Никитич с подозрением посмотрел на него. Затем с сомнением произнес:
– Ну, может, и ошибся. Филистимлянин?.. Фармазон?…Нет, не то…
– Филистерами, – выдал Антон, – в прошлые века в России благородно называли тупых обывателей, лицемеров и ханж. А откуда вы… знаете это слово? И, кстати, как вас зовут по имени, кроме отчества?
Уважительное отношение к себе Никитич явно ценил. Глаза его изумрудно заискрились и даже как бы увлажнились, а лицо стало напоминать сладкое печеное яблоко, если яблоки бывают волосатыми.
– Ну… – прокряхтел дед – Называй меня уж просто Никитич, да не выкай. Чего там величать… Попозжее познакомимся. А словечко-то? Ну, домовничал я как-то у одного барина… Литератора… В позапрошлом веке по вашему времени… Да речь сейчас не о том. Куда этого-то? – кивнул он на Леху. – Я за тобой явился, не за ним.
Леха сидел, вжавшись в угол, надутый и обиженный.
– Как из ямы вытаскивать, – величаво и скорбно донеслось от него, – так Леха тут как тут. А как приютить бездомного – так обзываются, и еще не по-русски, – после чего последовало трагическое молчание.
– Надо взять, – совестливо сказал Антон. – Он студент. Мне помог.
Никитич тяжко вздохнул:
– Ну, ежели помог… Да еще студент – однако, тоже ушибленный… Пусть уж ночку переночует. Морок вот потом только наводить… – взревевший «Москвич» заглушил его недовольное ворчанье.
Дальнейшее Антону помнилось плохо. Снова – скачка в строптивом агрегате по морозной ночи, мучительная боль в затылке, туман, тина… А потом просто
