это совершенно не мешало бухтеть и называть полковника на пенсии панибратски «полканом». Лев Борисыч считал, что эта вертихвостка могла бы и дворовского кого выбрать в мужья. Вот, например, Горика. Подмигивал издевательски. Горик молча уходил в свою комнату. А к ночи обычно напивался в хлам. Работать он с отцом бросил, не выдержав постоянных шпилек и подначек. Подрабатывал «мужиком в доме» – кому кран починить, кому шкаф на стену прикрутить, на прожить-выпить хватало, а большего ему и не надо было. Мать поначалу ворчала, потом бросила, домой приходила лишь ночевать. В выходные обстирывала их, наготавливала еды впрок, чтобы всю неделю приходить затемно и мало-мальски перекусив, заваливаться в своей комнате к телевизору. Разговаривать с мужем и сыном ей было не о чем. Она и не разговаривала. И уйти ей было некуда. Так и жили, каждый в своем мирке, каждый в своей комнате. Встречаясь лишь на кухне и в коридоре.
Сегодня Горик не выпил ни капли, решив, что должен видеть и прочувствовать все. Говорят, что время лечит. Вранье. Боль никуда не делась, найдя в сердце уголок и поселившись там навеки. Боль и обида постепенно перерастали в ненависть, тихо тлеющую желанием отомстить. И отомстить не абы как – кроваво, чтобы все эти сучки холеные помнили, что настоящие мужики не перевелись еще, только искать их надо не среди буржуйских сынков. Когда Юлька показалась утром на балконе – еще не разнаряженная, а в халатике, с влажными волосами, что-то больно кольнуло в груди, какой-то едва слышный голос прошептал, что надо бы простить, и отпустить, и жить дальше. Но Горик этого голоса слышать не хотел. Ненависть стала гораздо сильнее почти задушенной бескорыстной любви. Да и к чему она теперь, любовь эта, если предмет его вожделения вон она – поехала куда-то. Пока ничего не происходило. Горик улегся на крыше, бездумно следя за проплывающими над ним облаками и наслаждаясь теплым осенним ветерком. Ночи уже стали холодными, но днем возвращалась чуть ли не летняя погода, радуя теплом и солнцем. Деревья во дворе нарядились в желтые, оранжевые, красные листья – потрясающими красками в этом году обзавелась осень. Горик выглянул во двор – и вовремя, Юлька выпорхнула из такси, даже отсюда, сверху было заметно, как преобразилась миленькая девочка, с которой он познакомился на свою и ее беду. Из хорошенькой девчушки выросла прелестная женщина, уверенная в себе и своем будущем счастье. Горик проворчал себе под нос, что, мол, уверенность-то и счастье не всегда тебе светить будут, придет и на мою улицу праздник.
Когда счастливый жених вынес Юльку в белой кружевной пене, и понес ее к усыпанной розами машине, Горик чуть не сиганул за парапет, стремясь покончить с невыносимой болью, что завладела им в этот момент. Трясущимися руками прикурил сигарету, бормоча, что нет еще, не пришло его время. Обжег пальцы об спичку. Спичка еще горела, когда он пристально смотрел на свою бывшую возлюбленную, кляня ее последними словами. Привычка бормотать появилась у него не так
