как правило, было не слишком многолюдно. Устраиваемые развлечения были мне не по карману. Впрочем, во многих из этих диковинных паноптикумов мне все же удалось побывать в качестве почетного гостя на всевозможных презентациях, которые устраивались бизнесменами средней руки. Самые отъевшиеся золотые тельцы предпочитали пастись на верхних уровнях. Там начиналась вотчина новейшей эпохи, а значит, царила умопомрачительная эклектика. Ультрасовременные интерьеры сменялись футурологическими видениями в духе самого отвязного авангарда. Это были владения крупнейших транснациональных компаний и корпораций, хозяева которых проектировали и перестраивали фасады и интерьеры, ориентируясь исключительно на собственную блажь, менявшуюся чуть не два-три раза в сезон. Ни о каком стиле, конечно, и речи не было. Здесь громоздились псевдо-виллы, пентхаусы, индивидуальные дорожки-эстакады для джоггинга и странные языческие и модерновые храмы. Не спорю, бывали у них и удачные находки. Но редко, очень редко… К счастью, это ничем не могло повредить общей архитектурной идее, и чудесный образ моей вознесшейся к небу Москвы сохранялся в первозданном, идеальном варианте.
Наконец я добрался до небольшой угловой площади. Здесь, в закутке между двумя зданиями, уютно пристроилась белоснежная церковка с куполами, ярко расписанными на манер праздничных глазурованных пряников, и ажурными золотыми крестами, сверкавшими так нежно и чисто, словно их каждое утро полировали мягкой фланелью. Храм на Ключах. Его назвали так потому, что при рытье котлованов были обнаружены несколько родников.
Дневная служба еще не началась, и я направился в небольшую пристройку, где на втором этаже проживал сам о. Алексей с семейством, а на первом обычно прикармливались какие-то старухи, вроде странниц, и морщинистые старики. Бог ведает как они проникали в стерильную, деловую и великосветскую Москву. Специально я этим не интересовался, но, думаю, что с разрешения Папы. О. Алексей поштучно выписывал этих убогих для придания храму естественно колорита. Лохмотья, в которые были обряжены странники и странницы, нищие и убогие, были совершенно натуральные, а не поддельные – стилизованные, вроде театральных костюмов, употребляемых в инсценировках на темы из жизни обитателей социального дна. Не говоря уж о запахе… Да, конечно, учитывая маниакальную чистоплотность Папы, на то было особое разрешение. Тут, пожалуй, крылся психологический феномен из разряда упражнений по укрощению гордыни. Приходя в церковь, Папа добровольно уязвлял себя соприкосновением с атмосферой «почвы». Возлагал на себя некие символические вериги. А может быть, это было непосредственное влияние строгого о. Алексея, которому Папа иногда подчинялся с удивительной готовностью и кроткой покорностью.
В прихожей на низких скамеечках сидели две полупомешанные бабы. Они молча кушали размоченный чернослив и сморщенные груши. Но, едва завидев меня, они тут же понесли какую-то дичь.
– Ветер-ветерочек
