как ей казалось, смотрел на нее с роковой насмешкой.
– И куда же делся красноречивый оратор? – спокойно спросил великий Робеспьер. – Я сидел у окна, с наслаждением глядя на вашу братскую вечеринку, и вдруг услышал свое имя. Я увидел выступающего и вышел, чтобы получше расслышать, что он вам говорит. Но куда же он делся?
Его невыразительные глаза медленно обводили толпу. И так сильна была власть этого необычного человека, так велик был внушаемый им ужас, что все – мужчины, женщины, даже дети – опустили глаза, не рискуя встретиться с ним взглядом, боясь узнать, что в нем – обвинение или угроза.
Никто не решился ему ответить. Юный оратор исчез, и каждый боялся, что может быть заподозрен в знакомстве с ним или в том, что позволил ему исчезнуть. Того же нигде не было видно, однако его товарищи – две девушки, мальчик и женщина – были тут. Они прижались друг к другу, словно испуганные зверьки, ожидая мести разгневанного народа.
И вот холодный и пристальный взгляд Робеспьера остановился на этой сбившейся группке, такой беспомощной, жалкой, испуганной.
– Граждане, разве вы не слышите, о чем я вас спрашиваю? Где ваш красноречивый друг?
Регина знала, что тот лежит, словно побитый пес, около ее ног. Но, глядя на требовательного тирана, она лишь плотнее сжала дрожащие губы, в то время как Жозефина и Жак вцепились в нее со всей судорожной силой отчаяния.
– Не советуйся с толпой, – поучительно прошептал Сен-Жюст. – Используй этот великий момент, позволь ей самой разобраться с теми, кто осмелился оскорбить тебя.
Народ и в самом деле был уже готов учинить расправу.
– Á la lanterne, les aristos![3]
Тощие грязные существа навалились на стол, потрясая кулаками в направлении четырех съежившихся фигурок, которым пришлось все более и более отодвигаться в тень. Схватившись за край стола, они уронили его, быть может, в жалкой надежде хотя бы чем-то отгородиться от угрожающих кулаков.
Робеспьер, словно призрак мщения, стоял бесстрастный, но грозный в свете мерцающего смоляного факела, играющего на его лице причудливыми тенями.
– Á la lanterne! – решительно требовал народ, и более всего – женщины.
Робеспьер обернулся к одному из своих провожатых.
– Отведите их лучше в ближайший комиссариат. Я не хочу пачкать кровью наш братский ужин.
Никто толком так и не понял, что произошло после этого. Окружающая темнота с мельтешением слабых отблесков пламени факелов, свечей и жаровен окутала все каким-то непроницаемым мраком. Лишь одно врезалось всем в память с определенной ясностью – размахивающий руками, изрыгающий всевозможные проклятия вперемешку с требованием права лично разделаться с изменниками, нависший над жалкой кучкой гигант астматик Рато.
Один из факелов, находившийся прямо у тяжелых ворот, на мгновение ярко вспыхнул, осветив его беснующуюся фигуру. Затем порыв ветра направил пламя в другую сторону,
Аристократов – на фонарь! (
