фигур, по большей части неприятно написанных, еще более неприятно подчеркнутых».
Это был, конечно, провал. Но ни Малышев, ни Солдатёнков не могли оставить своего протеже. «Гуляние…» купил Козьма Терентьевич, «Визит…» – похоже, Василий Павлович или его племянники Третьяковы, а вот этюд Левитана «Осенний день в Сокольниках», как известно, Павел Третьяков, и не исключено, что именно из-за участия в этой работе Николая Чехова.
Медаль, малая серебряная, была-таки получена «за представленный им этюд масляными красками» [«Сокольнический круг»].
В 1880 году Антон и Александр, начавшие активно печататься в журналах, привлекли в качестве иллюстратора и брата Николая. Теперь Училище отошло на второй план, и за непосещение занятий Н. Чехов был отчислен. Но, не особенно огорчаясь, он азартно принялся за новую деятельность, и, надо сказать, был нарасхват. Но эта работа тоже требовала времени и труда. А труд – это не про Николая: леность, праздность, то пьянки, то похмелье.
Безответственность, необязательность Николая огорчала и тревожила близких. Тетка Федосья ругалась и звала его «балалайкой», да и Антон подтверждал: «Год собирается он написать Лентовскому, который ищет его. Ему предложил „Русский театр“ иллюстрировать Достоевского. Он дал слово и не сдержит своего слова. Балалаечней нашего братца трудно найти кого другого».
А тут еще появилась «кувалда» или по-другому – «бергамот»: так зло прозвали братья новую любовницу Николая – Анну Александровну Ипатьеву. С. М. Чехов12 утверждал, что в последние месяцы жизни живя с «кувалдой», «ему, уже тяжело больному, приходилось лежать в накуренной комнате, в которой она со своими гостями с утра до ночи играла в стуколку и уговаривала: „пей, Коля,“ даже тогда, когда он не хотел». Чехов ее ненавидел и, не сдерживаясь, писал редактору «Осколков» Н. А. Лейкину:
«Дело не в выпивательстве. Половой инстинкт мешает работать больше, чем водка. Пойдет слабый человек к бабе, завалится в ее перину и лежит с ней, пока рези в пахах не начнутся. Николаева баба – это жирный кусок мяса, любящий выпить и закусить. Перед coitus всегда пьет и ест, и любовнику трудно удержаться, чтобы самому не выпить и не закусить».
Однако приближался срок призыва, и воинское присутствие вновь требовало либо подтверждения обучения, либо личной явки Николая. Нужно было что-то предпринять. Опять подключился Малышев. Н. Чехова восстановили в Училище с правом еще некоторой отсрочки. Но это ничего не изменило: Николай занятиями манкировал.
В это время он, как высказался Александр Чехов: «убивал себя в карикатуре». Тем не менее этот жанр приносил доход и питал богемную жизнь Николая. Но умение одновременно и пить и творить дано не каждому, и уж явно – не Николаю. Подшафешный художник обожал пустые разговоры о творчестве, предавался мечтам о славе, а с похмелья не мог взять в руки карандаш.
Редактор Н. А. Лейкин вопрошал: «Скажите, пожалуйста, что Николай Павлович? Неужели
Сын Михаила Павловича Чехова, также занимавшийся биографией А. П. Чехова
