какой он в себе еще не знал. Склонив голову, он целовал руки матери, обещая вернуться живым и невредимым.
– Не лезь на рожон, не геройствуй, помни о родителях, которые могут умереть от горя, – напутствовал сына Николай Николаевич, сдерживая эмоции.
Буквально перед третьим звонком на перрон вбежали какие-то женщины в одинаковых пелеринах и кинулись раздавать всем военным папиросы и букетики цветов.
Вагон третьего класса, в котором ехал Юрий Назаров, был переполнен такими же, как он, новобранцами. От махорочного дыма слезились глаза. Пол был заплеван и усеян окурками, скорлупой от семечек, обрывками газет. Из клозета ужасно несло.
В вагон вошел пожилой кондуктор в длинной черной шинели. «Крути, Гаврило» шутливо называли солдаты железнодорожников.
– Хоть бы окна открыли, землячки! – крикнул он. – Задохнуться можно.
Юрий, сидевший у окна, с готовностью опустил раму. В вагон ворвалась спасительная струя свежего воздуха.
– Закрывай, не то простынем! – гаркнуло сразу несколько голосов.
Он неохотно подчинился.
За окном мелькали заснеженные поля, подернутые инеем рощи и казавшиеся игрушечными белые мазанки – проезжали Украину.
– Впервые едете на фронт? – спросил Юрия сосед.
– Впервые.
– Сами или мобилизованы?
– Сам.
– Вот дурень! – вмешался солдат, услышавший их беседу. – Ничего, повоюешь – поймешь. Нешто можно победить немца голыми руками? А начальство, знай, кричит: «Умри, но победи!»
– Лучше бы землю народу отдали. Война нам ни к чему, а земля позарез нужна, – раздался голос с верхней полки.
– Вот мы галичанскую земельку и вспашем.
– Не, мужики, она для пахоты не годится.
– Говорят, царь хочет дать народу землю, – вступил в разговор старый солдат, набивавший махоркой «козью ножку», – только сперва надо побить немца. Землю, конечно, следует оформлять по документу, чтобы ее, матушку, потом никто не отобрал.
– Нешто помещик отдаст? – усомнился кто-то.
– Отберем силой. Помещик один, а нас – вона! Войну тока кончим.
– Как же кончить ее?
– Бают, Гришка Распутин хочет заключить мир и дать мужикам землю, – заговорил рябой солдат, – только разные там графья да князья ему мешают. Говорят, у них с царицей амуры…
– Ну и пущай! Ежели генералам можно, то почему мужику нельзя. Эх, сказал бы он царице, дескать, отдавай, матушка, землю народу и заключай мир. Царь, говорят, добрый человек, но с нами слишком мягко тоже нельзя. Он, сердешный, все молится.
– Дураки вы стоеросовые! Истинно темный народ! Противно слушать! – вмешался высокий плечистый солдат. По всему было видно, что он не из крестьян. Все повернули головы в его сторону.
– Кто это даст вам землю? Держи карман шире! Ее надо зубами вырвать у помещика, как и у фабриканта фабрику.
