испачканной кровью кофтой в лицо, как котёнка в мокрый ковёр. Другой рукой он щёлкал меня по спине и по рёбрам, и от этих щипков я непроизвольно смеялась, словно от щекотки, что привело его в ещё большую ярость…
Не помню, чем это закончилось. Скорее всего, я потеряла сознание. Но с тех пор он почти никогда не говорил со мной и не смотрел в глаза. И только время от времени, сжимал мою руку так, что из царапин начинала сочиться кровь. Сжимал и пристально смотрел мне в глаза: выдам ли я свою боль? Я старалась непринуждённо улыбаться в ответ и потом шла переодеваться – рукава приходилось вечно застирывать.
Глава 6. Аня
Наверное, я просто отчаянно хотела быть кому-нибудь нужна. Чтобы человек сказал мне: «Не могу без тебя». А само то, что я была одна, говорило о моей бесполезности.
Мне кажется, что тогда я просто покопалась на чердаке своих мечтаний, детских фантазий и среди коробок с пыльными фотоальбомами, потрёпанными любовными романами в мягких обложках, некогда глянцевыми журналами – собрала каких-то обрывков фраз, описаний канонического героя-любовника с характерными атрибутами внешности и поведения. Нет, это не было на сто процентов прорисованная картинка, отнюдь. Скорее довольно размытый райдер с несколькими случайно образом выбранными, но чёткими строчками. Герой должен быть высоким (но не обязательно красивым, а по-мужски привлекательным), загадочным (а ещё лучше – непонятым миром) и взрослее меня.
Как только эти три компонента сложились в моей голове, глаз тут же выцепил из всего окружения человека, который идеально соответствовал требованиям. Его звали Паша Рисенберг, но все звали его просто Рис. Паша одевался исключительно классически: рубашки, брюки или в редких случаях прямые тёмные джинсы, ботинки. Осенью и зимой он носил длинное строгое чёрное пальто, обычно расстёгнутое. На шею накинут элегантный шарф. Паша учился на два года старше меня, и когда я стала обращать внимание на него, он уже заканчивал школу, а значит, редко появлялся там: последние полгода только на группах подготовки и экзаменах. Я знала его расписание, и подкарауливала на лестницах и в коридорах: Рис всегда передвигался полубегом так, что полы пальто развевались за ним. Если он заговаривал с кем-то, то говорил загадками, не отвечая на заданный вопрос, иронично увиливая от ответа. Но обычно в ушах у Паши были наушники, и он просто игнорировал оклики знакомых.
Меня он, разумеется, не замечал. Рис смотрел всегда куда-то сквозь, как будто увлечённый своими мыслями, отвлечёнными от таких приземлённых материй, как школа, одноклассники или другие учащиеся. Он часто разговаривал с учителями как будто на равных: шутил, смеялся, и главное – с ним вместе смеялись и взрослые, оценивая его юмор не как детские безделицы, а по достоинству – как тонкую остроту. Парни в его классе, напротив, не воспринимали Риса за равного. Они, одетые по тогдашней моде по-реперски, слушали на переменах трескучую и одновременно бубнящую как из бочки музыку с телефонов, щипали визжащих девчонок за подставляемые части тела и воспринимали преподавателей
