Автоматы навскидку, руки напряжены. Оно и понятно – как вспомнишь Барсука, так вздрогнешь. Страшная смерть. Как по мне, так лучше неожиданно и сразу, чтобы без жалости к себе, без соплей и душевных рыданий. Бац! И все!
До леса идти без спешки – минут десять-двадцать, а мой отряд уже больше часа потратил, пробираясь по открытым местам, обходя кучи мусора и канавы, стараясь не приближаться к полуразрушенным зданиям. Началась зона отчуждения, здесь вичи когда-то проживали, пока не ушли в подземку. Кто его знает, что нас ждет? Столько разговоров вокруг мертвых брошенных высоток,– не захочешь, испугаешься.
Бодрятся мои герои, но я-то вижу – трухнули бойцы по полной программе. Да и меня впервые за последнюю пятилетку мандраж взял. Холодный пот по спине, во рту пересохло, язык к небу прилипает. И не то, чтобы страшно умереть. Нет. Страшна неизвестность. В этот район я никогда не заходил, рядом, с другой стороны дороги – да, был, но здесь – никогда. Там, справа, более-менее безопасно, местность открытая, деревьев нет, как и во всем городе, а здесь уже лес скоро и темень, как ночью. Ветер гонит свинцовые тучи, гудит где-то впереди в кронах деревьев. Громадные сгустки черной ваты тяжело ползут по фиолетовому, подсвеченному на горизонте небосклону, собираются в длинные темные полосы. Того и гляди повалит черный снег.
– А кто вообще сказал, что они в лес попрутся? – возмущенно зашипел Доберман.
Впереди показалась черная стена гигантских дубов, и это заставляло его сильно нервничать. Уж очень Доберману не хотелось к деревьям приближаться. Как и мне.
Качнулись колоссы, зашуршала листва, загудело над головой. Вдали, на пределе слышимости, вдруг раздался звонкий детский смех. Нехороший такой, жуткий, словно зовущий в темноту.
– Вопросы есть? – я всмотрелся в испуганное лицо Добермана.
Бравого вояку трясло не по- детски. Нет, он, конечно, не трус. Да и остальные мои подчиненные не робкого десятка. Если в бой – то без вопросов, но здесь лес. Да еще этот смех. Давно вы смех в наше время слышали? А в лесу? То-то же! Вы в лесу вообще никогда не были, как и мои ребята. А Тропаревская чаща, меж тем, не пара мелких елок да десяток хилых берез. Не простой лес, а резервация, зона отчуждения. Как хочешь, так и назови, только смысл от этого не изменится. Заразные в ней живут – скрипушники. Они ее еще очень и давно, лет сто и больше назад облюбовали. Сейчас уже никто и не помнит, как они выглядят, известно лишь, что скрипит у них что-то в груди, когда они говорить пытаются и когда просто дышат, тоже скрипит. Или хрипит, врать не буду, я лично с ними ни разу не сталкивался. И слава Богу!
Они, говорят, распространяют по воздуху один из опасных коронавирусов, не смертельный для молодых, убивающий стариков, и не лечится совсем. Его даже толком исследовать не успели. Или не захотели. Этому-то я очень даже верю. Как посмотрю на наших умников – тошно становится.
Как только этих самых скрипушников армейцы в подземку загнать решили, чтобы здоровых от них оградить, они все, значит, в Тропарево и рванули. Раньше бы их из лесу
