не говорили, что это Кирилл был похож на него. Они даже почти никогда не высказывались о схожести братьев, как о подобии друг другу двух самостоятельных и равноценных личностей. Всегда на первом месте стоял Кирилл. И эта его эталонность почти не подвергалась пересмотру. Ровно поэтому Дворовой не мог уже разубедиться в том, чей подбородок промелькнул перед ним.
Девица улыбалась и как будто всё не могла отдышаться. Кажется, она работала учительницей. Та самая математичка в школе, куда ходил Стас, племянник Жорин. Стало быть, с понедельника по пятницу она учила мальца геометрии, а по воскресеньям проводила индивидуальные консультации с его папашей, не чураясь вопросов сугубо биологических и пренебрегая при этом акцентами этическими.
От внезапно вспрыснувшейся в кровь злости у Дворового заломило пальцы, а в голове зазвучал высокочастотный писк. У злобы этой были жёсткие грани и колкие края. А ещё она будто бы без конца рассыпалась на мелкие острые осколки. Они распространялись по всему телу и, смешиваясь со сгустками обиды, зависти, отчаяния и отвращения, превращались в селевой поток, что с каждой секундой становился всё мощнее.
А эти двое, они о чём-то болтали. Посмеиваясь и иногда заканчивая друг за друга фразы. Дворовой расслышал голос брата. Этот щенок, он больше так и не показался в кадре, будто стыдясь собственного разоблачения, которое по факту хоть и уже и не было чем-то эксклюзивным, но всё же продолжало оставаться раскрытым не до конца. И это, разумеется, следовало бы исправить.
Нет худа без добра, твердят в народе. А ещё говорят, что благими намерениями выложена дорога в ад. И если уж всё равно суждено пожизненно зависать меж двух этих полюсов, разрываясь от неопределённости, то почему бы просто не поддаться импульсу, который, может, и вовсе ни на что не повлияет, пытался оправдать сам себя Дворовой. Обретаясь в своих пространных рассуждениях, он не успевал тем самым придумать легенду, которая бы проложила ему попадание в кабинет школьного директора. Стоя перед сидящим у дверей охранником и смотря куда-то поверх его затылка, Жора нескладно рассказывал историю о том, что родители его племяша вот уж неделю как в отъезде, а успеваемость пацанёнка всё устремляется вниз. Вот, мол, Дворовой поговорить и пришёл. Рассказ его был торопливым и полным междометий, но на показной строгости мужчины в форме это никак не отразилось: сделав три жевательных движения челюстью и столько же раз провернув по кругу зрачки (вероятно, операция эта нужна была для обработки полученной информации), тот позволил провернуться турникету, а Жоре попасть в пункт назначения.
В кабинете у секретарши было тесно и пахло едой. Дворовой подумал, что он уже успел позабыть, как пахнет нормальная домашняя еда. В последний раз что-то подобное он ел прошлой осенью, на дне рождения племянника. Это были макароны с какой-то морской гадостью, которые Нателла при каждом удобном случае называла пастой. А Жора всё никак в толк взять не мог, какая ж это
