представляешь? Кто его угнал тогда? То ли Падла, то ли Колян Борзый. Да и не узнать уже. А ты, брат, не завидуй. И не ревнуй. Ты понял? А мамка, она ведь всё это тебе почему говорила? Ну правильно! Чтоб тебя позлить или научить чему-то. Мол, ты хоть и старшой, а такой безалаберный, инфантильный. Тебе ведь сколько шансов в жизни дано было. И ты всё прое… – Кирилл махнул рукой и снова потянулся за водкой. – Ты же сыщиком стать хотел? Вот, а чего не стал?
– Я хотел? Да это ты сыщиком стать хотел! Чтоб как в фильмах тех, американских, старых. За бабами следить расфуфыренными.
– Да! Точно, я! А ты там своей самодеятельностью всё увлекался. Слушай, ну вот за это я тебе, братуха, благодарен! И ты подумай только. Тебя не взяли, а меня взяли! – На этих словах Кирилл принялся по-театральному размахивать руками, а голова его стала раскачиваться, будто на пружинке прикреплённая. – А я же просто тебя поддержать пришёл. Думал, вот какой у меня брат крутой. В ДК выступать будет! Мы на него будем ходить смотреть. А всё наоборот вышло! И интересно-то как получилось. Вот меня тогда заметили, в оборот взяли и вот я в эти самые ДК спустя двадцать лет уже на приёмы езжу. Чтоб им пусто было принимателям этим… Но зато про тебя-то я не забыл. Да ты не воняй! Вижу, уже хочешь мне рот заткнуть возражениями своими гнилыми. Я же тебя пристроил в нормальное место. Ну, не «Газпром», да. Но платят-то тебе нормально, знаю. Можешь даже не спорить. Васильевна тебе премии постоянно выписывает. Так что, ты держись, брат, за то, что есть! А то к говновозам своим опять вернёшься однажды.
Жоре хотелось зажмуриться от этих гадких слов, спирта в которых было куда больше, чем правды. Он смотрел на приблизившееся почти вплотную к нему лицо брата и думал о том, что тот состаривается быстрее, чем Жора. Кожа над его веками, казалось, была налита свинцом и почти закрывала глаза, как бы Кирилл не силился их выпучить. Жоре даже захотелось поставить эксперимент: просунуть под эту хорошо уже так отвисшую кожу монетку и посмотреть, насколько глубоко та войдёт.
Наверное, людей изнашивают семейные трудности. В этот момент Дворовой почти искренне обрадовался тому, что не имеет ни жены, ни детей. Сейчас он был избавлен от всех этих тонкостей детско-родительских отношений; методов воспитания, специально разработанных чуть ли не в военных лабораториях; бесконечного, утомительного выстраивания личных границ и этой всепоглощающей ответственности, что подменяет собой хоть сколько-нибудь возможную радость от пребывания в обманчиво гордом звании семьянина.
– А Воробушков, оказывается, не пидарас вовсе, – сам не понимая зачем, сказал Жора.
– Да? Откуда знаешь?
– А я сквозь стены видеть могу. – На полном серьёзе заявил Дворовой. – У него там, правда, другое отклонение. Похоже на то…
– Отклонение? А ты чего, врач? А кто сейчас здоровый-то? Нет таких. Все с червоточинкой. Тлёй проеденные. У нас у Валерыча брат двоюродный спасателем работает. Работал, царство небесное. Подстрелили позавчера. Может, слышал? Он группу ребят
