сквозь стены, им точно всё нипочём будет.
– Ничего хорошего в этом нет. Ни с каких сторон, – говорила Софья Васильевна, готовая, казалось, взять и убежать прочь из этого проклятого дома с его проклятыми жителями, притворяющимися чёрт знает кем, вытворяющими чёрт знает что и сующими всюду свой поганый нечищеный нос с торчащими оттуда слипшимися волосами. – Я вот думаю, Дворовой, для полного счастья хорошо бы его распотрошить и органы его толкнуть на чёрном рынке.
Мужчина остановился и посмотрел на неё чуть испуганно, пытаясь при этом улыбнуться и как бы ожидая на то разрешения своей достопочтенной распорядительницы.
– Да твою ж мать! Знаешь, слово есть такое: сарказм? Не, не слышал? Ну чего встал-то? Хочешь на соседей своих нарваться? Мне, допустим, самой свою шкуру отмыть от этого труда не составит. У меня связей хватит. Ты и сам знаешь. Но вот за двоих уже как-то сложнее ходатайствовать. Тем более в таком деле… интимном.
– Какие ж тут соседи? Они всё равно либо пьют сейчас безвылазно, либо предпочтут вид сделать, что не заметили ничего. Да и не надо за меня, Софьвасильна, ходатайствовать, – Жора взял тело и потащил его дальше, к двери, ведущей на крыльцо. – Мне уже за что бороться-то. Я человек мелкий, не особо нужный. Может, вредный даже в чём-то.
– Ты дверь распахивай, а не душу мне свою. Вот этого точно не нужно, – сказала начальница, не скрывая презрения.
В подвале дурно пахло. Будто бы процесс гниения, начатый бог весть когда, проник так глубоко в эти стены, перегородки, трубы и провода, что стал уже чуть ли не единственной характеризующей этот дом функцией. Просто остальная часть сего строения об этой функции не знала. Пока что.
Спускаясь по подвальной лестнице, Дворовой старался не дышать глубоко, дабы не подхватить какой-нибудь заразы, витавшей в пропахшем плесенью воздухе. Но даже кожей Жора чувствовал, как нечто незримое касается его шеи, щиколоток и рук, заставляя вздыматься каждый волосок и как бы намекая на то, что эта территория подчинена правилам, на которые не в силах повлиять случайно заблудшие путники. И которых они не вправе ослушаться.
– И ещё чуть-чуть. Раз, два. Бросаем его здесь, – распорядился Жора, когда он и Софья Васильевна оказались в углу подвальной комнаты. Там, где стены помещения должны были смыкаться, был выдолблен проём. Из него открывался какой-то коридор, затянутый непроглядной темнотой. Проход был узким, отчего поместиться там вширь могло не больше одного человека. Жора даже успел засомневаться, удастся ли впихнуть в этот коридор Падлу, но оглядев тело ещё раз, пришёл к выводу, что не так уж он, подонок этот, и велик, каким запомнился изначально. Чёртов зомбоящик. Вечно он всё преувеличивает.
– Дальше один справишься? – В сырой прохладе голос Софьи Васильевны звучал отчего-то совсем сухо, будто вопрос её касался починки табурета, а не сокрытия мёртвого тела где-то в катакомбах пятиэтажки.
Дворовой
