Васильевна! – прокричал он в дверь. – Это я, Жора! Я помочь вам пришёл.
Если и этот его позывной не получит отклика, то тогда Дворовой уберётся восвояси и больше не побеспокоит её. По крайней мере, сегодня. А, может, никогда.
Только он вознамерился уходить, как замок заскрежетал, дверь подалась назад и в образовавшемся проёме возникло раскрасневшееся лицо Софьи Васильевны.
– Ты чего тут делаешь, Дворовой? – как бы для приличия спросила она, глядя в пол.
– А я… я, Софья Васильевна… Я тут…
– Господь всеобъемлющий, да входи ты!
Жора несмело переступил порог и учуял запах старья. Старьё, видимо, всегда остаётся старьём – что сейчас, что тридцать лет тому назад. Время не властно над этим запахом, сотканным из подгоревших оладий, пыли и заношенных до дыр вещей. Дворовой запомнил этот тяжёлый аромат ещё тогда, в детстве, когда ждал, пока переоденется его новый друг Виталька. Другом Жориным он был, правда, недолго – со временем примкнул он к компании более старших мальчишек, что учили его дурным вещам. Впоследствии им научившись, Виталька приобрёл столь же дурное прозвище – Мелкая Падла. И хотя тех, кто дал ему такую кличку, уже давно нет в живых, характеристика эта продолжала бултыхаться в головах людей, остерегающихся его выходок в короткие периоды между отсидками. Наверное, теперь здесь наконец появятся новые хозяева и новый запах, подумал вдруг Жора, совершенно не заботясь о том, какая история ляжет в основу появления этого нового аромата.
– Ты чего, живёшь здесь? – прервала его мысли Софья Васильевна, сидящая на диване и разглядывающая собственное тёмное изображение в стареньком, не работающем телевизоре.
– Угу. А вы не знали? Всю жизнь как. Живу, добра наживаю. А оно всё не наживается как-то.
– Под лежачий камень-то вода не течёт.
– А это тут при чём?
– Есть сигарета?
– Вы же не курите, Софья Васильевна.
– Сейчас самое время. – Женщина вернулась в прихожую и стала шмонать висящую там мужскую куртку. Дворовой тем временем отправился в спальню, где всего несколько минут назад всё произошло.
Мужская туша, небрежно лежавшая на животе, напоминала огромную тряпичную куклу. Руки этого человека в реальности казались непропорциональными и распухшими, а выпячивающиеся из штанов оголённые ягодицы выглядели словно сложенные рядом две буханки хлеба. Голова облачённая в балаклаву, прятала лицо, но глаза и губы (последние оставались открытыми), смотрелись как нарисованные или вовсе пришитые, точно заплатки.
Напротив кровати – там, откуда, как считал Дворовой, велась съёмка, висело зеркало. Под ним стояла старая деревянная тумба с лакированной дверцей. На ней – букет из трёх искусственных лилий в стеклянной вазе, щедро декорированной всяческими завитушками и лепестками. Дворовой приподнял горло своей футболки,
