придавали ему незримых красок, объема, живости. Кирилл Ефимыч был поражен тем, как оно преобразилось, стоило ей только встать и отбросить посеченные жидкие волосы назад, и ребята явно не хотели пропустить удивительного события превращения Лиды в живого человека.
– Я говорю, что вы ошибаетесь, – в ее словах не было новых интонаций, они были тихими и простыми, как и обычно, но в этот раз никто не мог не слушать обычно незаметную Лиду. – Любви могло и не быть в начале, а также ее вправду могли у нас отобрать, как вы и говорили, но мы ее придумали будто бы заново. Компьютеров тоже не было, но мы их придумали, мы их сделали. Человеку хватило воображения, чтобы придумать и превратить в жизнь множество удивительных и прекрасных вещей. Тогда что мешает нам каждый день создавать любовь, которую мы придумали?
Кирилл Ефимыч смотрел в ее большие, слезливые глаза, отмечая их неестественную бесцветность, и сводил плечи от того, как сильно щемило сердце. Пусть голос ее был ровным, без истеричности и особых чувств, но в каждом его звуке он отчетливо слышал: «Вы меня разочаровали». Она говорила с ним вежливо, как с учителем; она умело подбирала слова, как с писателем, но глядела она на него с жалостью, как на человека. Молодежь за ее спиной будто бы уловила настроение этого невольного откровения и понурила головы, явно обратившись к своим собственным мыслям, груз которых никуда не делся.
– Вот именно, – шепотом проговорил он, но акустика зала позволила им отчетливо услышать его, – что же нам мешает…
Выйдя за порог в светлый коридор, Кирилл Ефимыч оперся спиной на стену, ощутив бугристую текстуру краски и прохладу каменной кладки сквозь тонкую рубашку.
Обычно дети верят в существование приведений или русалок, но они никогда не поведутся на ложь взрослого человека, даже если она утопает в океане правды. Это удивительное детское свойство: верить в невероятное, но за версту чуять и ненавидеть приземленный обман. С возрастом этот дар теряется, и сомнению поддается даже прописная истина. Они пустили ему пыль в глаза тем, что повелись на весьма дешевый прием, который разжег их любопытство и вынудил выйти из зоны комфорта. Он ненавидел себя за это. Он ненавидел себя за то, что думал о них со снисхождением и уступкой, за то, что дал им скидку с барского плеча. Кирилл Ефимыч был даже рад, что они так ловко указали ему его место. Они жестоко втоптали его самолюбие в грязь, показав ему то, что он не такой уж и умный, не такой уж и проницательный психолог, как он сам очень все-таки высокомерно о себе думал. Воистину эти взрослые дети его унизили самым простым и самым гениальным образом! Он написал четыре сотни страниц, чтобы годами убедить себя в том, в чем они разубедили его за пять минут, и ему оставалось только поаплодировать их развитому воображению и способности мыслить так глубоко. Не все их ровесники способны на то, чтобы так основательно анализировать ситуацию и так полно понимать суть. Про Лидию и говорить было нечего. Она поставила его в тупик, задав вопрос, на который он так развернуто
