нам эпидемия – это заточение. Не знала тетя Оля, что больше не увидит дочь, провожая ее в аэропорт после встречи Нового года. Лиля тогда приезжала в гости. Радостно рассказывала о выплате ипотеки в Москве, намекала на перспективы на работе… Почему именно она?
Олежек засопел. Смотрю новости в телефоне – странно: «В России резко увеличилось количество смертельных исходов от коронавируса у людей от двадцати пяти до сорока лет». Бедная моя Лиля, ей было только тридцать шесть…
Господи, почему?!
За этими размышлениями я засыпаю в кресле.
***
Вздрагиваю от звука тяжело закрывшейся двери. Я в соборе одна. Никому не дозволяется войти. Носильщики ждут на улице. Снимаю с головы капюшон и сажусь молиться. Служанка остается невидимой. Вдыхаю аромат подвядших цветов и воска.
Год назад наша семья бежала в Авиньон из Генуи. В Геную пришла чума. В порт прибило корабль, полный великолепной шерсти и мертвых моряков. Горожане разграбили парусник и разнесли заразу по всему побережью. Когда стало ясно, что эпидемии не миновать, многие обратились в бегство из родных стен. Город был брошен. Жители оставляли все – домашних животных, утварь, умерших и не похороненных родственников. Трупами завалены улицы и церкви, забиты могилы – в каждую клали по шесть-семь человек.
Благодаря личному покровительству Его Святейшества Папы Климента нам удалось скрыть происхождение еще до прибытия в Авиньон. Однако же нашлись негодяи-соотечественники, которые сумели проникнуть в город, хотя Авиньон был давно закрыт для въезда и выезда генуэзцев.
Я молюсь о здоровье синьоры, mea culpa, мадам Лауры де Сад. Нет сведений о характере ее болезни, но она занемогла на прошлой неделе. А вдруг и ее настигло несчастье…
Гулкий стук. Упала и еле слышно зашипела свеча. Пахнуло ладаном.
Замечаю чью-то тень рядом. Кто осмелился тревожить меня в час молитвы? Неужели мерзавка Жаннетт получила свои вожделенные монеты и продала кому-то право увидеть меня наедине?!
Поворачиваю голову – так и есть. Вид самый что ни на есть благородный. Бледное лицо, тонкий крючковатый нос, небольшие карие глаза смотрят очень смело и насмешливо. Закутан в черный плащ, изящно кланяется. На удивление белые волосы на контрасте с молодым холеным лицом.
– Прошу простить меня, синьора Сант-Агостини.
Не может быть… Неужели выжил кто-то из клоаки дворца дожа в Генуе? Такие ироничные красавчики с мягким баритоном как раз могли там обретаться. Иначе откуда это уверенное обращение ко мне на итальянском? Кто-то часто дышит. Сглатывает и снова дышит. Смотрю вниз – у ног мужчины лежит пес. Большие уши, белый, в черных пятнах.
– Прошу и меня простить, сударь, – отвечаю с легким кивком. – Кто вы, и что вам угодно?
– Мне угодно было взглянуть на вас, – с нахальной улыбкой отвечает незнакомец.
Все же самые продажные
