с грустью ответила:
– Нет.
– Тебе бы костыли.
– Костыли лежат в кладовой, я в прошлом году неудачно упала и повредила ногу, мне тогда сделал их мой сосед.
Сходив туда, Кристиан действительно нашел костыли и положил их рядом с кроватью девушки.
– Если ты не против, я буду приходить к тебе и приносить продукты, и может быть что-то понадобится по дому.
Анна улыбнулась:
– Я очень тебе благодарна.
– Не стоит.
Кристиан обратил внимание на рядом стоящее фортепиано:
– Ты играешь?
– Нет, это досталось от прошлых жильцов, тут жил военный, он играл, но ему оторвало руку на войне, и они оставили ее тут. Его жена сказала мне, что этот инструмент будет раздаваться болью для него, ведь тот очень его любил.
Кристиан открыл его и нажал пару клавиш, звук был чистым.
– Как оно не расстроилось столько лет?
– У меня гостила двоюродная сестра, и на свои деньги оплатила настройщика, сказав, что инструмент не должен пылиться, но играть я все равно не умею.
Гофман указал на инструмент:
–Ты позволишь?
Девушка удивленно ответила:
– Да.
Кристиан нежно приложил пальцы к клавишам, и от них полилась нежная музыка, это была «Лунная Соната» Бетховена. Кисти его рук двигались плавно и уверено, сам он практически не смотрел на свои пальцы, его взор был устремлен куда-то вперед, он будто бы вспоминал что-то прошедшее, вспоминал с грустью.
Инструмент замолчал, Кристиан с минуту посидел в том же положении, после чего повернулся к девушке. Анна восторженно смотрела на него:
– Это было прекрасно!
Гофман вздохнул, после чего вновь повернулся к фортепиано и начал играть другую, совершенно незнакомую мелодию, она была еще более минорнее, и длилась около трех минут.
По окончанию девушка спросила его:
– А кто ее автор?
Кристиан тихо ответил:
– Это моя музыка.
– Ты пишешь?
– Она моя единственная.
– Здорово!
– Она посвящена тому, чего не должно было быть в принципе.
– Чему?
– Моему первому и единственному роману.
– А разве музыка может быть посвящена чему-то? В ней же даже нет слов.
– Каждая нота, каждое снижение громкости, это слово. Музыкой можно сказать обо всем, абсолютно обо всем.
– О чем же ты сказал в своей?
Гофман вновь вздохнул:
– О предательстве, – сказал он и закрыл крышку инструмента.
– Тебя предали?
Помолчав, он коротко ответил:
– Да.
– Прости меня, я не знала.
– Ничего, я надеюсь, что ей сейчас хорошо.
– Ты прекрасно играешь!
