когда это стало возможным?
– В России есть условия для таких, как Селим. Он пять лет ходил в специализированный детский сад, единственный в Союзе. Его организовала замечательная женщина – Эмилия Ивановна Леонгард из Института дефектологии (сейчас это Институт коррекционной педагогики. – Авт.). Бесценная помощь дефектологов позволила подготовить сына к учебе в обычной школе – он прекрасно умеет «читать» по губам. Но выучить таким образом арабский язык, конечно бы, он не смог.
– Чем он занимается сейчас?
– Селиму двадцать два года. Учится на втором курсе художественного колледжа при Центре реабилитации инвалидов. У него обнаружились способности к живописи. Недавно женился. Так вот, благодаря Дусе, верному человеку, Селим знает, что такое бабушка – ведь Ма умерла задолго до его рождения, даже до моего знакомства с мужем… (Селим стал художником, поселился в Рязани – Авт.)
Сложились карикатурные представления о том, какой ужас наводило на людей имя Деда. Но сужу хотя бы по своей школе – я никогда не чувствовала какого-то особого отношения учителей. Я была очень слаба в математике. Учитель часто вызывал меня к доске, давал задание и начисто забывал о моем существовании. Можно было простоять так целый урок. Иногда даже казалось, он мучает меня специально. И моя фамилия ничуть тому не мешала. Дети, сколько помню, тоже держались со мной естественно. Кто-то не любил и не упускал случая это показать. Нормальные были отношения.
– И вы никогда не чувствовали себя особенной девочкой? Повсюду висели портреты вашего Деда. Когда мать арестовали, какое-то время вы жили со Светланой в Кремле. Даже собака у вас была необыкновенная. (Пес Веселый стал всесоюзной знаменитостью – он зимовал на льдине с папанинцами, после чего его подарили Сталину. А вот в каком бомбоубежище внучка Сталина пережидала бомбежки во время войны. Из ее же воспоминаний: «Лифт бежал вниз мягко и долго. Стоп. И снова молодой постовой, высокий и неподвижный, и неширокий коридор в обе стороны с выходящими в него дверями. Мы оказываемся в маленькой, уютной комнатке, где на секретере горит неяркая лампа, а на коротеньком диванчике лежит клетчатый плед. Светлана укладывает меня и накрывает (время совсем позднее), а сама садится за секретер и начинает что-то писать золотым пером в бледно-зеленой тетрадке… Кажется, она пишет про нас и про комнату (почти не думая и улыбаясь…) Или нет? И кому? Как все необычно! Комната, нежный свет, она за непонятным письмом, и это глубоко под землей, под той самой площадкой (в Кремле. – Авт.), где столько раз мы… гуляли в кольце широких голубоватых елей. Последняя в моей памяти воздушная тревога»).
– Неужели не чувствовали, что Вы – не как все?
– Конечно, что-то такое ощущала… Если живешь на даче, окруженной высоким забором, за который нельзя выбежать просто так, потому что захотелось… Как-то в сумерках я въехала на велосипеде в «куст», оказавшийся солдатом-охранником
