бдительная Анна Васильевна чуть что, сразу поднимала шум: «Дети пропали!» Приходилось быть начеку. Но зато ночь была наша! Мы терпеливо лежали, дожидаясь, пока все заснут, а потом тихонько, на цыпочках, стараясь не издавать лишних звуков, выползали из корпуса. Самое страшное было идти по лесу на ощупь, почти в полной темноте, спотыкаясь о коряги и поскальзываясь на мокрой траве.
Наградой за все эти страхи был наш шалаш, который постепенно превратился в уютный домик для маленьких сорванцов. Мы вытаскивали из карманов съестные припасы – яблоки, конфеты, кусочки черного хлеба с солью, ломтики сыра, не съеденного за ужином, и начинали свою веселую трапезу. Какое же это было блаженство! Мы играли в карты, рассказывали страшилки, дурачились и смеялись, как сумасшедшие, над каждой глупой шуткой.
А сейчас в шалаше было пусто и темно. И хотя на полу были расстелены мягкие одеяла, валялись карты и комиксы, а на ящике из-под болгарских яблок – нашем импровизированном столике – даже осталась какая-то еда и полбутылки тархуна, мне было очень-очень печально и одиноко. Внутри, где-то глубоко в груди, стала расти-подрастать противная пустота. Холодная, металлическая, гулкая, как пустое цинковое ведро. Мне стало холодно. Я надела оставленную накануне шерстяную кофту, закуталась в одно из одеял, но теплее не становилось. Мне казалось, что я становлюсь меньше, меньше, съеживаюсь, постепенно превращаясь в маленькую металлическую сферу с гулкой пустотой внутри…
– Олька, ты здесь? Тебя уже весь лагерь ищет! Беги быстрее, к тебе бабушка приехала!
Наверное, я заснула, потому что Сашкин голос раздался откуда-то издалека, с той стороны сознания. Я слышала, как он меня зовет, но открывать глаза не хотелось: там, внутри сферы, было так хорошо… Немного зябко, но я постепенно привыкла, мне даже понравилась эта металлическая прохлада.
– Олька, ты чего, спишь? Просыпайся, беги в лагерь, тебя бабушка ждет!
Бабушка приехала только под вечер, с сумками, полными гостинцев, с пакетом чистого белья. Родителей срочно вызвали на объект, там случилось какое-то ЧП, рабочий-высотник сорвался с крыши. Понаехала милиция, проверяющий из главка примчался, в общем, сыр-бор. Мама только и успела предупредить бабушку, что на родительский день они не попадают, попросила съездить вместо них. «Пока на базар, пока блинчик жарила, курочку в духовке запекала, вот только сейчас и смогла приехать», – оправдывалась бабушка.
Грусть постепенно отступила, бабушку я обожала. Она была такая мягкая, уютная, пышная, как подушка. Как я любила прижаться к ней всем тельцем и замереть, ощущая биение своего маленького сердца! А немного погодя, прислушавшись, и еще одного – побольше, такого родного и заботливого… Бабушка обнимала меня своими пухленькими руками, еще ближе прижимала к себе, и наступало такое блаженство, что мне казалось, что ничего более приятного нет на всем белом свете.
– Зайчонок ты мой пушистый! Сердечко-то как стучит, того гляди выскочит. Тш-ш, все хорошо, я с тобой, все хорошо…
На
