попрекали Аню, только вот она никогда не ходила в грязной одежде и с немытыми волосами. Вид ее действительно говорит о не малой нужде – это правда. Иногда, конечно, она не причешет волосы должным образом и за ногтями на руках совсем ухаживает, считая это ненужным, но никогда Аня не ходила грязной. Напротив: только грязь – в том числе и в надуманных формах – и мерещилась вокруг Ане, на что она реагировала крайне брезгливо.
Но дело было не в ее внешнем виде. Из Ани просто хотели сделать тряпку и в последующем вытирать ноги, а потому не долго думая, она решилась всеми возможными средствами постоять за себя. Дождавшись, когда за нее примутся именно все три обидчицы, Аня будто того и ждала, чтобы развязать себе же руки. Со стороны она напоминала какого-то обезумевшего маленького парня и только ее длинные яркие волосы поверх весенней куртки утверждали, что этот человечек с большой веткой охваченной двумя руками, на самом деле девочка. Это было в первый раз, когда Аня решилась действовать первым попавшимся под руку предметом, и этим предметом стала удобно лежащая в руках весомая ветка.
Если Машка еще успела убежать, а Таньке лишь раз больно досталось по руке, то Насте повезло меньше – она, убегая, споткнулась и повалилась на землю, что закончилось для нее очень драматично. Разъяренная, готовая на все, лишь бы отстоять свое маленькое человеческое право, Аня, раз за разом, поднимая и не жалея, с силой опуская ветку, отбивала ею ноги своей бывшей подруги.
Наверное, где-то на седьмом ударе Аня остановилась, наконец расслышав слезы и мольбу Насти. Тогда, подобно победоносной воинственной амазонке, она отбросила орудие своего возмездия в сторону и, оглянувшись, посмотрела в испуганные лица в стороне стоящих подруг и пошла себе, по своему обыкновению, гулять. Погода была отличная, как раз что надо: прохладно и немного моросило.
– Еще раз так посмотришь, и я тебе тот камень в глотку затолкаю, – спокойно сказала Аня и обернулась обратно. Настя только раскрыла рот: хотела что-то сказать, но решила, что благоразумнее промолчать.
– Интриги, – с ухмылкой заметил Федоров, покосившись на Аню. Видать, он так разгорячился недавним разговором за последней партой, что позабыл, кто его соседка. Воскресенская бросила на него презрительный взгляд, но Иван не заметил.
– О твоем подвиге тогда вся школа говорила, – начал он – любитель раздувать тлеющий между людьми хворост. – Странно, как ты вообще терпишь их разговоры у себя за спиной.
Аня молчала, не обращала внимание, будто бы мимо ее ушей проносилось лишь завывание неприятного сквозняка. Она давно уловила в Федорове эту черту: подогревать конфликты, на фоне которых, как ему казалось, лишь подчеркиваются все его прилежные качества, которыми он демонстративно так хвалился. Только думал он, что делает это очень завуалированно, незаметно, но на самом же деле выглядело это до безобразия откровенно.
– Я читал, что это называется социальным фашизмом, – продолжал Федоров, когда учительница
