занималась бы тупой кражей каких-то там тетрадей по обществознанию. Кому они вообще нужны? Только если печь разжигать. Ну, вот и зацепка! – подалась Аня оживленно вперед, положив ладони на колени и чуть улыбнувшись. – Кто живет в частном секторе? Вот с них и начинайте, Ирина Васильевна.
– Все, Воскресенская, – не выдержала директор. – Живо иди на урок. Будешь ты мне тут еще ерничать. Совсем мать распустила! – крикнула она сквозь щелку закрывающейся двери.
Глава II
1
На протяжении всего рабочего времени, выход на задний двор школы был открыт. Им пользовались все курящие школьники: проходили вдоль корпуса и заходя за него становилось около ворот, которые оставались неизменно закрытыми во всякое время.
Было время, когда администрация решила начать борьбу с курением самым что ни на есть неподходящим образом – закрыть дверь во двор. Это было зимой, год назад, когда Аня училась в восьмом классе. Тогда по коридорам из туалетов каждую перемену катились густые серые кубы, создавая дымку как при тумане. Сами уборные стали напоминать газовые камеры, в которых и минуту нельзя было простоять, чтобы не ощутить неприятную тяжесть в легких, сухость во рту и жжение в глазах. Одежда, впитывая едкий табак, прочно источала от себя его запах. С месяц потребовалось администрации, дабы понять, что ни численность курящих не уменьшилась, и сами курящие курить меньше не стали, а потому дверь разомкнула свой замок и услуги школьного двора стали вновь всем доступны.
Светлова Лена уже стояла около ворот, когда показалась Аня в своей темно-зеленой куртке со множеством карманов и сумкой через плечо. Шла она как обычно, не спеша, в то время как Лена, увидев сообщение на телефоне, отпросившись выбежала, не сумев накинуть на себя куртку. Прохладно, моросит, поддувает неприятный ветер, а она лишь в юбке да светлой тоненькой блузке, стоит, сомкнув руки на груди – вся замерзла и трясется.
Воскресенская сразу заметила ее поблеклый взгляд, напряженные губы и бледность застывшего лица. Если не быть в курсе, почему столь любвеобильная, жизнерадостная девочка как Лена имеет сейчас такой болезненный, депрессивный вид, можно подумать, что она замерзла до полусмерти и вот-вот может упасть мертвая наземь. Но Аня то ее знает эту свою полярную в настроении подругу. Лене, кажется, не дано прибывать где-то посередине: либо она все на свете любит, всем любуется и всему радуется, либо даже самое прекрасное, самое ею любимое становится безразлично или вовсе противно. Это состояние, которое она называла хандрой, заставляет Лену прятаться в себе, закрывая дверь и окна своего существа, и сидеть так во тьме – в мире серых оттенков, до тех пор, пока створки окон сами, не утомившись мраком, устало не приподнимуться и не впустят ослепительный свет, озаряющий красочно исписанные стены дома.
Когда створки закрыты, душный, застоявшийся воздух пропитывается жалостью к себе, руки опускаются, сознание сужается вместе с желаниями и чувствами. Как бы ни было тяжело Лене, привычка, заведенная в ее семье – выглядеть всегда прилежно, опрятно,
