хочется повторять), когда, ничего не подозревая, в налоговую отправляюсь, поликлинику, на рынок, работу, бытую себе, в общем, заморачиваюсь, а тут – на тебе, «Ваше Радио» передает номер по твоей заявке: «Я снова здесь, я слышу имя твое». Дескать, долго тебя не было. Смешной! Ну, ладно, сделаю вид, что соскучилась. Поплачу, поболю – ведь это так умилительно, когда грустно-печально! Гораздо неприятнее, когда страшно. Но это вообще не с тобой – значит, и не со мной, ведь мы всегда «ходим» вместе!
Еще про телесное взаимо-действие (секс называется, в переводе с английского – «пол», «интим») – но шепотом, на ушко, совсем вслух не буду: стесняюсь. Шифроваться приходится, кокетничать…
Не только люблю тебя.
Я еще и влюблена в тебя: то понарошку, то всамделишно, то по уши, то легко… Желаю, жажду, наполняюсь… Хожу мягко, как по маслу – а все потому, что в основании приспособлений для хождения у меня секретно.
Ты – мой секрет.
Для тебя – мой секрет. Тебе его!
И с ним все мягко, как по маслу.
Происходит все так: сначала – просто пульс. Потом – ритм. Остинатный, затем изменчивый, сложный, синкопированный. Возвращение к остинатному. Потом вдруг бац – ломка ритма! И, наконец, ломаный ритм. Да еще и со сменой метра. И ты сам не замечаешь, как становишься музыкой. Интересной, настоящей…
Ты владеешь ломаным ритмом.
Спасибо тебе, друг!
Так я завуалировала-задрапировала наше с тобой ночное шоу, что теперь спокойна за него.
Как же мне повезло с тобой! Что бы ты ни менял – цвет глаз, имя, рост, – ты – думающий, вот что! Сомневающийся, анализирующий, чувствительный – и посему ответственный за свою жизнь.
Да и за мою в придачу.
Мою в придачу дам.
В довесок.
А в остальном – меняйся на здоровье. Ненавижу преснятину! Культпросвет форевер мне подавай, анимацию, развлечения и праздник каждый день.
Вот это и есть ты.
То вдруг бороду отрастишь, то член, то живот – как мне нравилось твое большое твердое пузо, сейчас даже удивительно об этом вспоминать! Очень интересно, что мои предпочтения сменились именно в те годы, когда ты решил от него избавиться.
То ты «не танцуешь», капризничаешь – дескать, Мэтру Ритма, Тона и Метра не пристало в танцпол спускаться, – то водишь меня на пляски-тряски под тамтамы, всякие тарбуки и джамбе, под плоский связочный крик эбонитовых аборигенок какого-нибудь острова (у них обычно ребра выпирают, а груди обесценено болтаются у всех на виду, это совсем не сексуально, как думаешь?).
Приемы владения у тебя тоже разные. Но мне все подходят. И от проникновения твоего правого языка в мое левое ухо, и от простого дуновения в глаз, и от твоего запредельно мягкого тембра мое тело бьется в конвульсиях одинаковой амплитуды.
Только трудно было сыну имя выбрать. Как-то не хотелось
