сколько лет?
Я ответил.
– Стругацких уже поздно, – сказал он. – Попробуй…
И он назвал какую-то причудливую фамилию, которую я тут же забыл.
– Хорошо.
Он махнул рукой и вышел.
Как только закрылась дверь, я хлопнул себя по лбу – и с чего меня вообще угораздило полезть с расспросами? Стругацких я читать не собирался, этого, как его, пурумбурум, – тем более. Захотелось поддержать беседу?
Я свернул курсовую, завязал пакет с крекером и сунул его в ящик, тот самый, в котором жила касса. За окном мело по-прежнему, только небо еще больше потемнело.
Когда я воевал с молнией на пуховике – она меня вечно подводила – дверь открылась, и в Центр заглянул Павел Александрович. Я испугался, что он сейчас заговорит про Стругацких или про пурумбурум – а мне уже страсть как хотелось домой. Но он только напомнил:
– Будешь уходить – не забудь сдать ключ на вахту.
Это кто-то из старичков отличился вчера – забрал ключ домой. Две смены сорвались. Бабульки толпились перед закрытой дверью и возмущались.
***
Рассказ из журнала я прочел – не закончив «Город джаза» – через пару месяцев, и вот при каких обстоятельствах.
Это был конец апреля – около того. Погода – сказка. Поле нежно зеленело, небо переливалось – голубое-голубое.
Учиться, понятно, никому не хотелось. До сессии оставался целый месяц, и студенты старались выжать все возможное из весны. На факультете возобновились дискотеки, повсюду кто-то кого-то звал в кино, кто-то кому-то дарил цветы, несколько смельчаков сыграли шумные студенческие свадьбы. Даже занятия казались не такими скучными, как обычно.
И дважды я видел, как дети бегают по полю со змеем. Змей был самодельный, невзрачный, но – как же здорово он летал!
И лектор, стоя за кафедрой, засмотрелся на змея. А потом сказал мечтательно:
– Мы тоже в детстве змеев пускали…
Он сразу понял, что ляпнул не в тему, встряхнул головой, нахмурился и продолжил читать курс.
И даже семинары были какие-то несерьезные, никого не выгоняли, не отчитывали, не грозили исключением. Как будто все договорились не мучать друг друга такой весной.
Все – да не все. Пятикурсник накаркал – и когда Марина Викторовна, сетовавшая на то, что Павел Александрович нас разбаловал, заболела – весной! болеть! – ее заменили тем самым тираном, от которого нас, казалось, отделяли полтора года.
Лекция прошла более-менее мирно, тиран был, судя по всему, в хорошем расположении духа и просто декламировал, отчаянно жестикулируя.
А вот с семинаром с самого начала не задалось.
Сперва аудитория оказалась закрыта; тиран жахнул в дверь плечом, обвел нас глазами и рявкнул:
– Староста!
Но староста куда-то пропал.
Тиран выдержал паузу и снова рявкнул:
– Староста!
Тишина.
– Ты! – и он ткнул пальцем в закадыку.
У того кровь отлила от щек.
