Корнея уже не было. На следующее утро мои ощущения повторились. Но волею судьбы классная руководительница Корнея, которой иногда все-таки удавалось его отловить, оставила его на наш урок математики, который сама же и вела – наверное, с воспитательной целью.
– Вот, смотри, Корней, если ты и дальше будешь себя так вести, и с такой успеваемостью, тебя просто оставят на второй год, и это твои будущие одноклассники, – сказала она, хотя таковыми должны были стать ребята из шестого.
Корней сидел рядом с нами, на последней парте, был мрачен как будто бы из-за чего-то другого, словно и не слышал, о чем ему говорит математичка.
– Ребята, это Корней, но вы наверняка его знаете. Два месяца назад родители учеников из параллельного класса собирали подписи, чтобы его отправили в колонию для несовершеннолетних, но его брат, который тоже учится в нашей школе, за него поручился. Однако я что-то не вижу результата. Другие педагоги жалуются, что нередко видят тебя пьяным, – это правда, Корней?
Последнюю фразу наш потенциальный одноклассник как будто бы услышал и достаточно громко произнес:
– Убью суку.
Математичка закашляла, повернулась к доске и начала писать тему урока, сделав вид, что ничего не слышала, а мы с Лехой заржали. Мы вообще, как обычно, смеялись весь урок. С тех пор, как Корней увидел, что мы тоже сидим за последней партой, числимся у математички дебилами и явно не подаем никаких надежд, он нас больше не трогал. Однажды зимой, когда Корней снова убежал из дома, он сидел в подъезде, куда мы ходили курить после школы. Он хотел, чтобы мы навели его на тех наших одноклассников, у кого водятся деньги. Но мы снова включили дурачков и никого не заложили. Тогда он стал воспринимать нас в целом даже положительно.
Ссоры родителей я всегда предчувствовал заранее: в воздухе витало какое-то напряжение, ощущаемое даже за закрытой дверью моей комнаты. Я знал, что будет дальше. Меня не сильно пугали крики с битьем посуды и прочего имущества. Это лишь выплеск эмоций, который рано или поздно сойдет на нет, и я воспринимал его как избавление от этой напряженной тишины, когда невозможно найти себе место. Мне не нравилось то, что в конце ссоры кто-нибудь обязательно уезжал, а кто-то оставался и пытался взять меня в союзники и настроить против другого, рассказывая мне обо всех недостатках отсутствующего. Мне не нравилось сидеть и слушать это, к тому же я был в курсе всех обвинений и с другой стороны… Но постепенно я привык к полному отсутствию положительных героев в нашей семье. А иногда мама забирала меня с собой ночью, ловила такси и сажала на заднее сиденье. Я никогда не знал, куда мы едем – к ее бывшей однокурснице или к бывшей соседке. Мне это было неважно. В такие моменты из окна автомобиля я мог посмотреть на ночной город, который тогда мне казался очень большим. Неоновой рекламы тогда было не так много, и ночью город был действительно темным, освещенным только редкими фонарями. Мы ехали по центру, мама курила и указывала
