она чуть не попала под его шальную пулю – у Краузе было хобби стрелять по узникам лагеря из окна своего кабинета.
Случайно бабушка узнала, что зажиточные латыши, имевшие большие хутора с десятками гектаров земли, брали из числа заключённых людей, которые батрачили на них. Она решила во что бы то ни стало встретиться с начальником лагеря и уговорить его отдать их с дочкой какому-нибудь хозяину в батраки в обмен на фамильные драгоценности. И ей удалось это сделать.
Бабушка была очень мудрой женщиной. Конечно же, она прекрасно понимала, узнай Краузе о том, что в старом саквояже, набитом всяким барахлом, находится колье, стоящее целое состояние, она бы не прожила и пяти минут. Поэтому пообещала расплатиться в тот момент, когда они с дочкой будут покидать лагерь. Сказала, будто выкуп должна принести её дальняя родственница.
Немец ничем не рисковал. Он был прекрасно осведомлён о том, на какой хутор каждый хозяин везёт своих батраков.
Через два дня за бабушкой с мамой приехал хозяин по фамилии Лапса. В момент отбытия из лагеря она достала колье из второго дна саквояжа и отдала его коменданту.
У хозяина жилось нелегко. Бабушка работала в поле. Вся работа по дому тоже легла на её плечи. А мама пасла коров, возвращаясь ежедневно с исколотыми сухой травой в кровь босыми ногами. Обуви не было. К середине осени, правда, хозяин выделил ей резиновые сапоги.
Но, несмотря на все трудности, ни мама, ни бабушка никогда о нём плохо не отзывались. По крайней мере, он хорошо кормил своих батраков. И в конце концов, хоть и косвенно, спас их от неминуемой смерти, – закончила я свой рассказ.
Галина Семёновна, покачав головой и тяжело вздохнув, произнесла:
– Да. Сколько человеческих судеб искалечила эта треклятая война!
Кажется, за эти 30—40 минут, пока больного готовили к операции, мы узнали друг о друге больше, чем за всё последующее время нашей совместной работы.
Вошла Надя и объявила:
– Всё готово. Больной на столе.
Часы показывали два часа ночи.
Мы поднялись и направились в операционную. В «предбаннике» одели операционные рубашки, шапочки и маски.
Тщательно вымыв руки и подняв их вверх, как учили нас в институте, я проследовала вслед за шефиней, как с некоторых пор стала уважительно называть Галину Семёновну про себя, и встала слева от больного.
Движением глаз она показала, что мы меняемся местами. Я посмотрела на неё с одной стороны недоумевающим, с другой – испуганно-умоляющим взглядом. Но она была непреклонна.
Перейдя на правую сторону и неимоверным усилием воли уняв дрожь в коленях и руках, я взяла корнцанг с тампоном, поданный операционной сестрой, опустила его в банку со спиртом и начала обрабатывать операционное поле.
Больной уже был под наркозом, что показалось мне странным. Я не слышала, чтобы кто-то
